"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

двор заборы, караульные дома, словом сказать, все было совершенно новее,
лишь только законченное, так что еще не успели очистить щепок. Здание же это
{*46} было большое, сделанное из прекрасного леса, и, конечно, не дешево
стоило японскому правительству. Следовательно, рассуждали мы, японцы не
стали бы употреблять времени, трудов и издержек напрасно, если б они
намерены были освободить нас скоро; для помещения нашего на год или и на два
могли бы они сыскать место, но расположение и прочность жилища нашего
показывают уже, что нам определено не выходить из него до самой смерти.
Мысли сии беспрестанно терзали дух наш; мы долго пребывали в глубоком
молчании, поглядывая друг на друга и воображая себя обитателями того света.
Наконец, работник принес нам ужин, состоявший из сарачинской каши,
небольшого кусочка рыбы и горсти бобов с патокой. Подавая пищу сквозь
решетку, он не приметил меня, лежавшего в углу, и сказал: "Где третья
человека?". Мур тотчас спросил его, где он научился говорить по-русски. "В
Камчатке", отвечал работник. На это Мур сказал ему, что он и сам был в
Камчатке, а японец, поняв Мура, что он видел его в Камчатке, очень тому
обрадовался и тотчас сообщил эту новость переводчику.
Мы уже говорили еще прежде им несколько раз, что при нас в Камчатке не
было японцев, кроме семерых, спасенных прошлой весной с разбитого их судна,
которые находятся в Нижне-Камчатске и которых мы не видали. Почему, когда мы
стали переводчику объяснять ошибку работника, он сказал нам в ответ:
"Лукавый, лукавый", и ушел, а мы остались с новым горем, возродив в японцах
подозрение, что были в Камчатке, когда их люди там находились, но не хотим
того им открыть. Нам желательно только было знать, из тех ли японцев был
этот человек, которых увозил Хвостов, или из тех, которые претерпели в
Камчатке кораблекрушение и после того ушли.
1 октября дали нам знать, что на другой день поведут нас к буниосу (то
есть к губернатору), что и случилось поутру 2 октября. Вели нас точно таким
же порядком, как в Хакодате, с той только разностью, что здесь не работники,
а солдаты императорской службы держали концы наших веревок. Дорога к
полуденным воротам замка или крепости, в которые нас вводили, лежала между
самым валом и оврагом, на краю коего стоял замок, расстоянием от тюрьмы
нашей до ворот на четверть версты.
В крепости привели нас на большой двор, усыпанный мелкими камешками, и
посадили в длинную беседку на скамью, всех рядом. Тут мы дожидались около
часа. Напоследок отворились ворота на другой двор, куда нас и повели.
Подойдя к воротам на третий двор, конвойные наши солдаты сняли с себя сабли,
кинжалы и башмаки {*47} и оставили у ворот, а нам велели снять сапоги. Тогда
отворили ворота, повели нас по весьма чистым соломенным матам к огромному
деревянному зданию и поставили перед большой залой, у которой на двор все
ширмы, составляющие по образу японского строения стены, были раздвинуты. Нас
троих поставили впереди на возвышенном месте рядом, матросы рядом же стояли
за нами ступенькой пониже, а на левой стороне у них посадили Алексея.
Зала была огромной величины; стены в ней состояли из ширм; те, которые
стояли к наружной галлерее, были бумажные, а другие деревянные, раззолочены
и расписаны японской живописью; на них были изображены ландшафты, разные
звери и птицы; но главное украшение залы заключалось в чрезвычайно красивой
резьбе дерева разных родов, из коего были сделаны двери, рамы и прочее; пол
же весь устлан был прекрасно отработанными матами. По обеим сторонам залы, в
длину ее, сидели, по японскому обычаю, на коленях чиновники, по пяти человек