"Василий Михайлович Головнин. Записки Василия Михайловича Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах " - читать интересную книгу автора

собою недалеко огонь, но когда приблизились к нему, вдруг он исчез. Там, где
он показался, мы встретили утес чрезвычайной высоты, но ни пещеры, ни хижины
никакой не нашли и не знаем, откуда происходил огонь, или это был только
призрак.
На утес поднялись мы с превеликим трудом и после, пройдя небольшое
расстояние, спустились в весьма глубокую лещину, и когда из нее поднялись на
равнину по крутой излучистой и скользкой тропинке, Хлебников поскользнулся и
покатился в овраг; на несколько минут он задержался, но после опять
покатился ниже. Тогда мы ничего не могли слышать, что с ним сделалось. На
вопросы наши, произносимые обыкновенным голосом, он не отвечал, а кричать
было невозможно, ибо по обе стороны от нас недалеко были селения. Ночь была
так темна, что в десяти шагах ничего не было видно.
Мы вздумали связать все наши кушаки; к одному концу их привязали
Васильева, который и стал спускаться в овраг, куда упал Хлебников, а мы сели
и, держа кушаки крепко, понемногу выпускали их; наконец, выпустив все,
принуждены были опять его вытащить. Васильев сказал нам, что он опускался
низко, но далеко ли еще простирается эта пропасть в глубину, увидеть никак
не мог. Он кликал Хлебникова, но ответа не получил.
Таким образом мы решились ждать рассвета, а тогда одному из нас
спуститься в овраг и посмотреть, жив ли Хлебников и в каком он состоянии. В
такой мучительной неизвестности об одном из самых полезных наших товарищей
пробыли мы часа два. Наконец, услышали в траве шорох, а потом, к
неизъяснимому нашему удовольствию, увидели, что это был Хлебников. Он сказал
нам, что, упав в рытвину, катился он несколько сажен, потом на несколько
минут задержался, но, покушаясь подниматься и не видя ничего около себя,
опять покатился; наконец, сажени на четыре перпендикулярной высоты упал в
лощину, но, к счастию, не на каменья, однакож жестоко ушибся {*84}; наконец,
встал и, карабкаясь кое-как, достиг того места, где мы его ожидали. Отдохнув
немного, он опять пошел с нами, хотя и чувствовал боль в разных частях тела.
Я и теперь без ужаса не могу помыслить, на какие страшные утесы мы
иногда поднимались и в какие пропасти часто принуждены были спускаться.
Иногда, поднимаясь на превысокий утес, имея под собою каменья, хватались мы
за какой-нибудь прут, выросший в расщелинах горы, не зная, крепок ли его
корень или не иссох ли он сам, так что если бы он выдернулся, то державшийся
за него вмиг полетел бы в пропасть и разбился бы вдребезги о каменья. Часто
становились мы на высунувшиеся из утеса каменья, которые даже шатались.
Отчаянное наше положение заставляло нас забывать все опасности, или,
лучше сказать, пренебрегать ими.
Я только желал, чтоб, в случае если упаду, удар был решительный, дабы
не мучиться нисколько от боли.
Перед рассветом (30 апреля), по обыкновению нашему, стали мы
подниматься на горы и забрались в частый мелкий лес, где и засели недалеко
от дороги, почему и огня нам нельзя было иметь, а нужно было бы, ибо мы все
были мокры, да и тогда шел дождь, Итак, мы легли рядом друг к другу и
оделись нашими парусами. В продолжение дня товарищи мои немного поели из
бывшей у них провизии; но я вовсе потерял аппетит, и только жажда меня
мучила ужасным образом.
При наступлении ночи мы вышли опять на берег и пошли далее. Во всех
селениях, коими проходили, не видали мы ни одной лодки, удобной для нашего
предприятия, и, к несчастию нашему, осматривая вешала, рыбы на них не нашли.