"Джон Голсуорси. Последнее лето Форсайта" - читать интересную книгу автора

каникулах подавать их Джолли. Ибо в ней было мало форсайтского, а в
Джолли - бездна, а Форсайты всегда бьют, пока не выйдут в отставку и не
доживут до восьмидесяти пяти лет. Пес Балтазар, неизменно находившийся тут
же, когда только успевал, ложился на мяч, а мальчик-слуга бегал за мячами,
пока лицо у него не начинало сиять, как полная луна. И потому, что ждать
оставалось все меньше, каждый день был длиннее и лучезарнее предыдущего. В
пятницу вечером он принял пилюлю от печени - бок давал себя чувствовать, -
и хотя болело не с той стороны, где печень, все же он считал, что нет
лучшего лекарства. Всякий, кто сказал бы ему, что он нашел себе в жизни
новый повод для волнения и что волнение ему вредно, встретил бы твердый,
несколько вызывающий взгляд его темно-серых глаз, словно говоривших: "Я
знаю, что делаю". Так всегда было, так и останется.
В воскресенье утром, когда Холли с гувернанткой ушли в церковь, он
направился к грядкам клубники. Там, в сопровождении пса Балтазара, он
внимательно осмотрел кусты и разыскал ягод двадцать, не меньше, совсем
спелых. Ему было вредно нагибаться, сильно закружилась голова, кровь
прилила к вискам. Положив клубнику на блюдце, он оставил ее на обеденном
столе, вымыл руки и смочил лоб одеколоном. Здесь, перед зеркалом, он как-то
вдруг заметил, что похудел. Какой "щепкой" он был в молодости! Приятно быть
стройным - он не выносил толстяков; и все же щеки у него, пожалуй, уж очень
впалые. Она должна была приехать поездом в половине первого и прийти пешком
со станции по дороге мимо фермы Гейджа, с той стороны рощи. И, заглянув в
комнату Джун, чтобы убедиться, приготовлена ли горячая вода, он отправился
встречать ее не спеша, так как чувствовал сердцебиение. Воздух был
душистый, пели жаворонки, Эпсомский ипподром был ясно виден. Чудный день! В
точно такой день, вероятно, шесть лет назад Соме привез сюда молодого
Боснии, чтобы посмотреть на участок, где предстояло начать постройку.
Босини и выбрал окончательно, где строить дом, - это он не раз слышал от
Джун. Эти дни он много думал о молодом архитекторе, словно дух его и правда
витал над местом его последней работы в надежде увидеть ее. Босини -
единственный, кто владел ее сердцем, кому она всю себя отдала с упоением. В
восемьдесят пять лет невозможно было, конечно, представить себе все это, но
в старом Джолионе шевелилась странная, смутная боль, как призрак
беспредметной ревности; и другое чувство, более великодушное - жалость к
этой так скоро погибшей любви Каких-то несколько месяцев - и конец! Да, да.
Он взглянул на часы, прежде чем войти в рощу: только четверть первого, еще
двадцать пять минут ждать. А потом тропинка свернула, и он увидел ее на том
же месте, где и в первый раз, на упавшем дереве, и понял, что она приехала
более ранним поездом, чтобы побыть здесь одной часа два - ну конечно, не
меньше. Два часа в ее обществе - потеряны! За какие воспоминания она так
любит это дерево? Лицо его выдало эту мысль, потому что она сейчас же
сказала:
- Простите меня, дядя Джолион. Здесь я в первый раз узнала...
- Да, да, тут оно и останется, приходите, когда захочется. Вид у вас
неважный, слишком много уроков даете.
Его тревожило, что ей приходится давать уроки. Обучать каких-то
девчонок, барабанящих гаммы толстыми пальцами!
- А где вы их даете? - спросил он.
- К счастью, почти все в еврейских семьях.
Старый Джолион удивился: в глазах всех Форсайтов евреи - странные и