"Джон Голсуорси. Из сборника "Моментальные снимки"" - читать интересную книгу автора

сгинули с лица земли. Их поместья находились где-то... где-то на юге России,
а под Ялтой у них был дом. Космополиты - и все же настоящие русские с их
"самоваром" и "закуской" (слово, которое он, Тревильен, так и не научился
писать), стопочками водки для господина Ростакова и бутербродами с икрой,
которые девицы обычно брали с собой, отправляясь на осликах в Горбио,
Касстеляр или Бель Энду в сопровождении гувернантки, приветливой молодой
немки. Немцы тогда тоже были совсем другие! Как изменилась жизнь! Девушки
верхом, в широких юбках и с зонтиками от солнца, воздух, не отравленный
парами бензина, экипажи, запряженные маленькими лошадками в блестящей сбруе
с звенящими колокольчиками, священники в черном, солдаты в ярких штанах и
желтых киверах и нищие, множество нищих.
Девушки собирали полевые цветы и засушивали их, а вечером, бывало,
Варвара вдруг посмотрит на него своими задумчивыми глазами и спросит, верит
ли он в загробную жизнь. В ту пору, насколько Тревильен помнил, он ни во что
серьезно не верил. Верования и убеждения появились позднее, вместе с
увеличением доходов, семьи и деловой ответственности. Варвару огорчало, что
он думал о спорте и костюмах больше, чем о своей душе. Русские тогда,
кажется, были чрезвычайно заняты всем, что касалось души, - это, разумеется,
прекрасно, но это не тема для разговоров. И тем не менее первые две недели,
которые Тревильен прожил там, были настоящей идиллией. Он вспомнил -
непонятно, как такая мелочь осталась в памяти, - один воскресный день, пляж
у мыса Мартина. Он смахнул платком песок с ботинок, и Варвара сказала: "А
потом этот платок к носу, Филипп Филиппович?" Она все время говорила
что-нибудь такое, от чего он чувствовал себя неловко. А год спустя в
разрисованном незабудками письмеце Катерина напомнила ему, как он тогда
покраснел! Очаровательные были девушки, простые, в наши дни таких нет,
исчезла свежесть души. Они и тогда считали Монте-Карло вульгарным, а что они
сказали бы сейчас, о боги! Даже господин Ростаков, этот viveur {Прожигатель
жизни (франц.).}, человек, который вел двойную жизнь, бывал там только
тайком. Тревильен вспомнил, как под влиянием этой идиллической атмосферы и
страха перед взглядом Варвары он со дня на день откладывал посещение
знаменитого казино, покуда однажды вечером, когда у мадам Ростаковой была
мигрень, а девушки отправились в гости, он, прогуливаясь, дошел до станции и
сел в поезд, шедший в Монте-Карло. Как отчетливо помнилось все: извилистая
тропа через парк, чудесный тихий вечер, теплый и благоуханный, и оркестр в
казино, исполнявший любовный дуэт из "Фауста" - единственной оперы, которую
Тревильен хорошо знал. Темнота, которой придавали что-то необычное
экзотические растения вокруг и мерцающие в ней золотые огни фонарей, а не
этот бьющий в глаза, белый электрический свет, глубоко волновала Тревильена,
потому что, несмотря на юношеское стремление казаться денди, в нем крепко
сидел всосанный с молоком матери и укрепленный воспитанием пуританизм. Это
было все равно как вознестись на... ну, не совсем, конечно... на небо!
(Старый Тревильен засмеялся в седую бороду.) С замирающим сердцем входил он
в игорный зал. В ту пору он не мог швырять деньги, видит бог, их не было,
ибо отец строго ограничивал его содержание четырьмя сотнями в год, а в банке
он проходил еще стадию ученичества. Потому у него лишних денег было всего
десять или двадцать фунтов. Но по возвращении в Англию услышать от
приятелей: "Как? Ты был в Монте-Карло и не играл?" - казалось ему
немыслимым.
Первым впечатлением от игорного зала было разочарование. Внутреннее