"Джон Голсуорси. Из сборника "Оборванец"" - читать интересную книгу автора

Клайрхью, единственной, которая не отвернулась от нее:
- И все-таки, по-моему, это жестоко, Элиза. Они схватили отца и держат
его в заключении уже который год, считая его опасным гунном, а теперь они
забирают в армию сына, чтобы он воевал против этих же гуннов. Как я без них
обоих управлюсь, просто не знаю.
И маленькая миссис Клайрхью, которая сама была шотландка и говорила с
глостеширским акцентом, сказала ей:
- Да, но ведь мы должны разбить их. Это такие ужасные люди. Я понимаю,
тебе это нелегко, но мы должны их разбить.
- Но ведь мы-то, мы ведь никому плохого не делали! - крикнула миссис
Гергарт. - Ведь не мы же эти ужасные люди! И мы никогда не хотели войны; а
для него это настоящая гибель. И они должны отдать мне мужа или сына, того
или другого.
- Но ведь и ты должна посочувствовать правительству, Долли, ему
приходится быть жестоким.
И тогда миссис Гергарт повернула к подруге дрожащее лицо.
- Постараюсь, - сказала она тоном, который заронил в сердце миссис
Клайрхью подозрение, что Дора "озлобилась".
И она не могла забыть этого; теперь при упоминании об ее прежней
подруге она только сердито вскидывала голову. И это было ударом для миссис
Гергарт, потому что у нее не осталось теперь друзей, - разве только глухая,
прикованная к постели тетушка, которой было уже все равно, идет война или
нет, немцы они или нет, лишь бы ее кормили.
К этому времени произошел перелом в войне, и немцы потерпели поражение.
И даже миссис Гергарт, которая теперь не читала газет, узнала об этом и
почувствовала облегчение; хорошая сторона снова появилась где-то на
горизонте. У нее создалось впечатление, что теперь, избавившись от прежнего
страха, они не будут больше так жестоки к ее мужу и, может, война кончится
раньше, чем с ее сыном случится что-нибудь недоброе. Но Гергарт удивил ее.
Он совсем не обрадовался новостям. Жало обиды, казалось, слишком глубоко
проникло к нему в душу. И однажды, проходя через рынок, мимо открытой двери
их казармы, миссис Гергарт поняла, отчего это было так. Ее удивленному
взгляду открылись длинные ряды подвешенных кое-как на веревках коричневых
одеял, отгораживавших друг от друга бесчисленное множество убогих коек,
стоявших почти впритык; и она почувствовала тяжелый запах согнанного в кучу
людского стада и услышала немолчный гул. Так вот где провел ее муж эти
тридцать месяцев - в грязной, многолюдной и шумной казарме, среди неприятных
людей, вроде тех, что лежат вон там на койках или сидят, склонившись над
работой. Он еще как-то ухитрялся быть опрятным, во всяком случае, в те дни,
когда она навещала его; но жить-то ему приходилось здесь! Возвращаясь одна
(потому что она больше не брала Виолетту навещать ее немца-папу), она до
самого дома не могла успокоиться. Что бы ни случилось с ним теперь, даже
если ей вернут его, он уже никогда не будет прежним - она знала это.
И вот наступило утро, когда она вместе с другими жителями Путни
выбежала из дому, услышав, как с треском взлетают ракеты, и решив, что это
воздушный налет; но ее старый сосед улыбался во весь беззубый рот, а в школе
за углом кричали мальчишки, и она поняла, что это Мир. Волнение переполнило
ее сердце, и, бегом вернувшись домой, она села в кресло - одна в своей
пустой гостиной. Лицо ее вдруг сморщилось, и слезы полились из глаз, и она
долго плакала в одиночестве в маленькой холодной комнате. Это были слезы