"Джон Голсуорси. Из сборника "Гостиница успокоения"" - читать интересную книгу автора

разумеется, и самого себя; так зачем же относиться с презрением к нашему
приятелю в котелке, который в конце концов лишь необходимое звено между ними
и мною? Я ведь не презираю ни оливы, ни солнечное тепло, ни запах сосен, ни
вею ту природу, которая вырастила его таким здоровым и сильным; я не
презираю золотого вихря легких образов, рожденных в моей душе видом этих
деревьев, скал и моря. Так зачем же презирать кегельбан и граммофон,
выражающие духовную сущность моего приятеля в котелке? Это же просто
нелепо".
И тут я внезапно испытал какое-то радостное чувство, нечто похожее на
откровение; оно исходило откуда-то извне, но пронизывало все мое существо,
не нарушая гармонии окружающего мира. Мне словно вдруг открылся смысл бытия,
истинный если не для всех, то, во всяком случае, для меня. И на меня
снизошло радостное умиротворение, как это бывает, когда находишь нечто
такое, отчего в тебе пробуждается все лучшее. "Если с моей стороны нелепо
презирать этого человека, являющего собой воплощение чудовищных
противоречий, - думал я, - то у меня так же мало оснований презирать что бы
то ни было в мире. Если он всего лишь маленькое звено в непрерывной цепи
бытия, если он такое же логически необходимое проявление одной из
многообразных форм этого бытия, как и я сам, то, стало быть, в целом мире
нет ничего, что не было бы такой же частицей бесконечности, одним из
бесчисленных проявлений ее непреложных законов. Да, да, - продолжал я
размышлять, - и он, мой приятель, и я, и эти оливы, и этот паучок на моей
руке, и все, что только обладает своеобразием во Вселенной, - все это лишь
выражение великого Начала, или Принципа, это лишь отдельные звенья огромной
и всеобъемлющей цепи мироздания, которое должно быть совершенно в своем
устройстве, своем бесконечном движении и превращениях. Если бы не это,
мироздание рано или поздно пришло бы к концу, но этого человеческий разум не
в состоянии себе представить. Следовательно, мы должны заключить, что
мироздание совершенно и бесконечно. А раз оно совершенно и бесконечно, то
все мы лишь частицы этой бесконечности, и нелепо одной из таких крошечных
частиц с презрением относиться к другой. Итак, - подумал я, - мысли мои
проделали длинный путь от моего приятеля в котелке вплоть до глубин
Вселенной и снова вернулись к моему приятелю".
Я лежал на спине и глядел в небо. И небо вместе с белыми облачками,
золотившимися в лучах солнца, как крылья белой птицы, словно улыбалось моим
мыслям. "И все-таки, - думал я с удивлением, - хотя и я и мой приятель
одинаково необходимы, он меня решительно раздражает и, конечно, будет
раздражать всегда, как, впрочем, множество других людей и вещей. С другой
стороны, разве должен я подавить в себе чувство любви и восхищения ко всему,
что вызывает во мне чувство любви и восхищения, только потому, что все это -
лишь проявления того необходимого и совершенного Начала, многообразие
которого беспредельно? Уж не заблуждаюсь ли я все-таки? Впрочем, - подумал
я, - невозможно верить в существование великого и совершенного Начала, или
Принципа, не видя отдельных его проявлений; ты сам частица великого целого,
и, стало быть, ты не можешь не верить в эту индивидуальную частицу, в самого
себя, а также и в то, что тебе нравится или не нравится, и у тебя, право,
нет иной возможности выразить эту свою веру, как только выражая свои
чувства. А поэтому досадуй с легким сердцем на своего приятеля в котелке и
продолжай любоваться крестьянами, небом и морем. Но, раз приняв этот
жизненный закон, ты уже не можешь ни к кому и ни к чему на свете относиться