"Джон Голсуорси. Из сборника "Смесь"" - читать интересную книгу автора

сын межвременья, порождение эпохи, не знающей настоящей веры, индивидуалист
до мозга костей.
Даже к последнему бедняку он относился как человек к человеку. За
исключением мошенников (одно из любимых его словечек), которых он разгадывал
удивительно быстро, он был готов помочь всякому, кого постигла неудача, и
особенно тому, кто так или иначе был ему знаком. Однако свои
благотворительные дела он старался держать в тайне, словно бы сомневался в
их разумности и в целесообразности огласки; поэтому ему приходилось самому
упаковывать и рассылать старую одежду, тайком раздавать небольшие суммы
денег или чеки. Но в целом он считал, что "бедняков" должен опекать закон о
бедных, а вовсе не отдельные граждане. То же самое с преступниками: он мог
жалеть или порицать их, но ему и в голову не приходило, что общество, к
которому он принадлежал точно так же, как и они, в какой-то степени несет за
них ответственность. Его понятие о справедливости, как было общепринято в те
времена, основывалось на убеждении, что каждый человек начинал с равными или
по крайней мере с достаточно широкими возможностями и судить его должно
исходя из этого. Право же, в ту пору никто не волновался из-за проблем,
выходящих за пределы его круга. А в своем кругу и в домашних делах
справедливее его не найти было человека на свете. Он не допускал, чтобы
личные симпатии влияли на его объективность, - разве что изредка, когда
этого требовали его интересы, делал исключение с очаровательной наивностью.
Такая справедливость отнюдь не мешала окружающим любить его: несмотря на
раздражительность - он быстро вспыхивал и так же быстро отходил, - его
считали очень приятным человеком. В характере у него не было и следа
суровости. Смеялся он на редкость заразительно и весело, от всей души, как
ребенок.
От удачной остроты его большое, благородное, исполненное достоинства
лицо преображалось поразительным образом. Оно морщилось, словно скомканное,
а в глазах загорались такие огоньки, погасить которые, казалось, могли
только слезы. Он восклицал: "Богатая штука!" - это было излюбленное его
выражение, когда что-нибудь ему нравилось, и вообще он любил употреблять
девонширские словечки, всякий раз отыскивая их в потаенных уголках памяти и
со вкусом повторяя их снова и снова. Он с детства сохранил пристрастие и к
разным девонширским блюдам, вроде творога со сливками и мускатным орехом или
запеченного в тесте бифштекса, а одним из самых приятных его воспоминаний
было то, как он, когда ехал дилижансом из Плимута в Лондон, закусывал на
почтовой станции в Эксетере, пока меняли лошадей. Они проехали тогда
двадцать четыре часа без остановки, по десять миль в час! Вот это езда! А
какая была говядина и вишневая наливка! А старик возница, "невероятный
толстяк", который правил лошадьми!
Он не был большим гурманом, но в Сити, где помещалась его контора,
обедал у Роша, Пима или Берга, в этих солидных старинных заведениях, а не в
современных претенциозных ресторанах. Он превосходно разбирался в еде и
напитках, и, хотя сам пил крайне умеренно, в лучшие свои годы считался одним
из самых тонких знатоков вина в Лондоне. Он очень любил чай и, полагая, что
китайский чай пьют только люди, лишенные вкуса, признавал лишь лучшие сорта
индийского и требовал, чтобы заваривали его по всем правилам.
Он не питал особой любви к своей профессии, считая себя выше нее, был
убежден, что его истинное призвание - заниматься юриспруденцией, и,
вероятно, был прав: со своим проницательным умом он наверняка стал бы