"Джон Голсуорси. Сильнее смерти" - читать интересную книгу автора

с дервишами и тридцати четырех лет, в чине майора должен был уйти в
отставку. Долгое время ему ненавистна была даже мысль о ребенке - его
ребенке, рождение которого стоило жизни женщине, которую он любил. Потом в
его душе произошла странная перемена; в течение трех лет до возвращения в
Англию у него сложилась привычка - посылать девочке всякие купленные на
восточных базарах безделушки, которыми она могла бы играть. В знак
благодарности он получал раз или два в год письма от человека, считавшего
себя отцом Джип. Он отвечал на эти письма. Помещик обожал девочку; и хотя
Уинтон не представлял себе, что мог бы тогда поступить иначе, у него все
время оставалось некое чувство вины перед этим человеком. Это были не
угрызения совести - скорее ощущение неоплаченного долга; но и оно смягчалось
мыслью о том, что ведь никто ни о чем не подозревал, а сам он немало перенес
мук, чтобы не вызвать подозрений.
Когда, наконец, он вернулся в Англию, помещик явился к нему с визитом.
Бедняга болел хроническим нефритом и быстро терял силы. Уинтон снова
очутился в том доме на Маунт-стрит; чтобы подавить охватившее его волнение,
потребовалось больше мужества, чем во время кавалерийской атаки. Но человек,
у которого, как он сам выражался, "сердце на месте", не дает нервам
распускаться; и он, не дрогнув, вступил в комнаты, где видел ее в последний
раз, и, обедая один на один с ее мужем, ничем не выдавал своих чувств.
Маленькую Гиту, или Джип, как она сама себя называла, ему не пришлось
повидать: она уже спала. Прошел целый месяц, прежде чем он заставил себя
отправиться туда в час, когда мог увидеть ребенка. Он был в страхе. Какие
чувства разбудит в нем это маленькое создание? Когда нянька Бетти ввела
девочку, чтобы познакомить ее с дядей военным, у которого "кожаная рука" и
который посылал ей забавные игрушки, девочка стала перед ним, спокойно
разглядывая его большими, темно-карими глазами. Ей было семь лет; короткое,
коричневого бархата платьице едва покрывало колени ее тонких ножек в
коричневых чулках; она стояла, выставив одну ножку вперед, напоминая
маленькую коричневую птичку. Ее серьезное, какое-то вопрошающее лицо было
теплого матового тона, без румянца; румяными были только губы, не очень
полные, но и не тонкие, с едва заметной ямочкой у уголка рта.
Темно-каштановые волосы были, видимо, только что расчесаны и перехвачены
узкой красной лентой над лбом, широким, и пожалуй, низким - это придавало ей
еще больше детской серьезности. У нее были тонкие, темные, великолепно
изогнутые брови, безупречно прямой нос, красивая линия подбородка - ни
округлого, ни острого. Она стояла и смотрела, пока наконец Уинтон не
улыбнулся. Тогда выражение ее лица смягчилось, губы раскрылись, глаза как
будто слегка распахнулись. И сердце Уинтона словно перевернулось в груди -
это был ее ребенок; ребенок той, которую он потерял! Он сказал, как ему
самому показалось, с дрожью в голосе:
- Ну что, Джип?
- Спасибо за игрушки; они мне нравятся.
Он протянул руку, и она вложила в нее свои тонкие пальчики. Чувство
умиротворенности, словно кто-то тихо погладил его по сердцу, охватило
Уинтона. Осторожно, чтобы не испугать девочку, он приподнял ее руку,
нагнулся и поцеловал. Потому ли, что он сразу распознав в ней натуру живую и
впечатлительную и это, видимо, подействовало на нее, либо потому, что с этой
минуты! зародилось какое-то инстинктивное, глубокое чувство родства между
ними, только Джип мгновенно была пленена им и привязалась к нему, как иногда