"Игорь Михайлович Голосовский. Алый камень " - читать интересную книгу автора

казалось Егорышеву. И еще ему казалось, что есть что-то странно тревожное в
этом мирном пейзаже, в белых палатках на берегу ручья, туго надутых ветром,
в опрокинутой лодке, в растрепанных кустах боярышника. Тревожным был алый
свет солнца, и в необъяснимом беспокойстве застыли на синем небе клочья
облаков...
Егорышев подошел ближе, прищурился. Сопки, ручей и солнце исчезли.
Перед ним был холст, покрытый торопливыми густыми мазками. Краска пожухла и
покрылась мелкими, почти неприметными для глаза трещинами.
- Что ты уставился? - спросил Долгов, проходя мимо Егорышева с
самоваром в руках.
Егорышев не заметил Долгова. Он продолжал смотреть на картину, вернее,
на ее правый нижний угол, где по холсту скакали небрежные буквы: "Матвей
Строганов". Эти буквы притягивали Егорышева. Он протянул руку и потрогал их.
Они не исчезли и не изменили очертаний. Они обозначали именно то, что прочел
Егорышев. Он не ошибся. Это было совершенно невозможно, нереально и
неправдоподобно. Однако картина Егорышеву не приснилась. Она существовала,
была заключена в деревянную самодельную рамку и висела на стене. И нарисовал
ее Матвей Строганов.
Егорышев перевел дыхание и еще раз посмотрел на пейзаж. Где, в каком
неведомом краю находились эти сопки? Кто разбил у их подножия белые палатки?
Он отошел к окну и попытался собраться с мыслями. Он увидел в окне сруб
колодца и сухую ольху с почерневшими унылыми ветками. От крыльца к колодцу
бежала тропинка. Она была извилистой, хотя шла по ровному месту, и
напоминала забытый кем-то в траве кокетливый поясок...
- Пить чай! - позвал Долгов.
Осторожно ступая по визжащим половицам, Егорышев прошел на веранду и
опустился в плетеное кресло. Кресло протестующе застонало. Егорышев был не в
ладах с мебелью. Стулья под ним ломались.
Долгов пил чай из блюдечка, откусывая сахар маленькими кусочками. С
одним куском он выпил три стакана. Тем временем Егорышев вышел на участок.
Участок был по московским понятиям большой, двадцать соток, но Егорышев
оглядел его с жалостью. Бледные сосны и чахлые березки немощно поскрипывали,
опираясь на забор. Больше всего Егорышеву не нравился забор. Он считал, что
огораживать забором деревья и кусты глупо и дико. Все равно что сажать в
клетку птицу, которая в неволе не поет.
Егорышев присел на край желтого новенького сруба и посмотрел вниз.
-Что ты там увидел? - спросил Долгов, подойдя к нему.
- Звезда, - объяснил Егорышев.
Долгов не понял. Он задрал голову, на небе никаких звезд не было. Тогда
он заглянул в колодец. На дне глубокой шахты блестела черная вода. В воде
покачивалось опрокинутое лицо Егорышева. А рядом чуть заметно мерцала
голубая точка. Это в самом деле была звезда.
Долгов не удивился. Он знал, что со дна глубоких колодцев можно днем
увидеть звезды.
-Чудак! - усмехнулся Долгов, повернув к Егорышеву свой розовый детский
подбородок.
Вернувшись в комнату, Егорышев снова взглянул на картину, нарисованную
Матвеем Строгановым. Может быть, все-таки это был другой Строганов, а не
тот, о котором знал Егорышев?
Сопки и палатки загадочно молчали.