"Эбрахим Голестан. Тайна сокровищ Заколдованного ущелья" - читать интересную книгу автора

Ребенок тихонько хныкал.
Отец все так же медленно и прерывисто проговорил:
- Не плачь, послушай-ка, что вол говорит. Слышишь? Он говорит: "Зря ты
меня в жертву принес". Говорит: "У меня живая плоть была. А ты меня убил ни
за что ни про что. Ради них меня убил, хотел меня им отдать. А они меня
зацапали, нахрапом взяли..." Слышишь, что вол говорит? Ты, говорит, хотел
моим мясом счастливую судьбу отметить, а они его испоганили!
В тишине было слышно только, как журчит вода в арыке. Смысл отцовских
слов до ребенка не доходил, но искренность, с которой они прозвучали, унесла
прочь его страх. Испуг сменился спокойствием, а беспомощность растворилась в
ощущении близости к отцу. Его маленькое тельце приникло к отцовской груди,
мокрое личико отогревалось под жарким дыханием мужчины.
Человек пребывал на распутье между любовью и ненавистью. Тишина
деревенского вечера, живые краски осенней (или весенней, или летней) листвы,
запах пшеницы, степи, журчание ручья, нежное тельце ребенка - в них
воплощалось все любимое, постоянное, привычное. А ненависть - ненависть,
конечно, существовала всегда, но она не была такой цельной, неразрывной,
проявлялась по мелочам. Она как бы оставалась на поверхности, не проникая
вглубь, пока внезапно найденное богатство не стало его судьбой - или пока он
не стал судьбой этого богатства. В любом случае вынужденное смирение,
которое лишь служило ему защитой, прикрывая его слабость, теперь сделалось
излишним. Но ведь его избили... Побои не сочетались с радостью, которую
подарило ему богатство. Когда прежде ему доставались колотушки, то на фоне
всей окружавшей его жизни он воспринимал их как нечто естественное,
покорялся их необходимости. Но теперь они выглядели посягательством со
стороны людей ничтожных, причем посягательством не на прежнее его существо,
но на новообретенное "я", "я" лучшее, чем прежде, стоящее на пороге
могущества, прогресса и подъема. Им-то не было известно об этих переменах,
но именно ощущение перемен оберегало его, когда односельчане навалились на
него всем скопом, именно оно уменьшало боль от побоев и вместе с тем
увеличивало размеры совершенного на него посягательства, не позволяло
примириться с ним, открывало дорогу ненависти. Не окрепшая еще сила
возбуждала ненависть, пока ее разрозненные частицы не слились воедино,
превратившись в прочный оплот против этой кучки невежественных глупцов,
которые не распознали границ его личности, усмотрели в его щедром даре
признак безумия, побили его, унесли воловью тушу. Ненависть, которая обрела
в богатстве новую опору, расширялась, становилась источником иных чувств,
ничем не связанных с любовью. И вот теперь человек метался от ненависти к
любви. Он поцеловал ребенка. Прижал его к себе, баюкая в объятиях, немного
помедлил, поставил малыша на землю, повернулся и пошел прочь.

5

Путь был долгим. Высокая гора мало-помалу закутывалась в облако пыли, в
сияющую дымку, будто становилась прозрачной и тихонько таяла. Перед ним
открывалась степь, пустынная, прорезанная резкой чертой дороги, которая
уходила вдаль, блестя в лучах послеполуденного солнца. Выпорхнувшая невесть
откуда стайка диких голубей улетела. Только где-то в небесной вышине еще
слышался шум их крыльев. Человек крепко прижимал к груди сверток, чтобы, не
дай Бог, не обронить его на тех крутых склонах, которые еще ожидали его