"Эбрахим Голестан. Падение" - читать интересную книгу автора

возбужденного шатания. Но даже эти падшие девицы, которые все, чем обладали,
предлагали другим, не оставляли ему ничего, кроме тела, ослабшего от
пьянства, головы, отяжелевшей от сна и неосуществившегося желания; все это
он уносил с собой домой. В своем новом ночном пристанище он все равно
оставался один, хоть и был среди людей. Он устремлялся к женщинам, хотя лиц
их не узнавал и не видел (и не видел, что все они - лишь полускрытый образ
другой женщины). Ему хотелось причинять им боль, чтобы показать свою силу и
поддержать свою уверенность в себе (но не мог этого сделать), возместить всю
свою прежнюю немощь и бессилие, истребить все эти образы, уничтожить их
обладательниц, чтобы высвободить желанное лицо, завладеть им. Но он не
находил его, а все лица вокруг были незнакомыми, и все смотрели на него
равнодушно или презрительно, и если кто-нибудь к нему обращался, то слова
были сухими и насмешливыми. Так тянулись ночи, а под утро он возвращался в
свою комнату и смотрел на голубя, белеющего в темноте, слушал, как он
топчется в своей тюрьме; и, глядя на него, он не знал - злиться ему на то,
что люди загнали его в угол, или радоваться, что он ото всех избавился. И
сила его таяла, душа ветшала, гнев душил его, и до утра он мучился, не в
состоянии ни заснуть, ни проснуться как следует. Потом наступало утро, все
соседи - мужчины, женщины, дети - спускались с крыши, и начинался день, со
своими делами и заботами, а потом снова наступала ночь, - но ни на минуту не
останавливалось кружение его замкнутой в тесноте мысли. А голубь все так же
кружил по запертой тесной клетке и отказывался от хлебных крошек.
Но вот наступила ночь, жаркая и душная, как никогда; на сердце была
тяжесть, дыхание ослабело - и вдруг он учуял слабый и мягкий запах влажной
земли, а вслед за этим услышал (а ему показалось, что он уже слышал это чуть
раньше), как редкие капли дождя лениво падают на листву деревьев и на землю.
Он встал, выглянул в окошко, увидел заблестевшие камни мостовой и услышал
голоса соседей, разбуженных дождем. Он наслаждался покоем и утешением,
снизошедшим к нему с этими каплями дождя, слушал, как просыпаются соседи,
спящие на крыше, и зависть к ним постепенно проникала в его душу. Внезапно
молния, словно блеснувшее острие клинка, рассекла темноту. В следующий миг
ее уже не было, капель становилось все больше, по небу прокатился раскат
грома, и хлынул ливень.
Частые косые струи дождя тяжело падали в уличный проем между высокими
стенами домов, освещенный слабым светом фонаря. Он слышал жалобы, суету и
ругань соседей, торопящихся вниз по лестнице; бурная радость охватила его,
он дрожал, смеялся, он побежал к двери, откинул задвижку, бросился к
лестнице, навстречу соседям, которые, ругаясь спросонья, спускались вниз со
своими намокшими одеялами, держа детей на руках.
Он поднялся на крышу. Уходили последние соседи, а ливень не
прекращался, он становился все сильней, и снова, разорвав темноту, сверкнула
молния, вслед прокатился гром, дождь застучал сильней, а он смеялся - и не
одними губами, и не только внутри себя, но смехом, переходящим в крик,
вырвавшимся из самой глубины его существа. Глина, которой была обмазана
крыша, намокла, стала мягкой и липкой, а вода струилась, устремляясь к
водосточным желобам, и косыми струями с шумом низвергалась вниз. Но ливень
начал слабеть. Он чувствовал, как усталость вновь наваливается на него; во
всем теле одна только усталость и осталась. Он стоял измученный и промокший,
и смех его звучал как бы со стороны, словно это смеялся кто-то другой.
Дождь, редея, превращался в разрозненные капли, и победный хохот,