"Уильям Голдинг. Бумажные людишки " - читать интересную книгу автора

- Боже, как жаль, что я вас не застрелил!
Таккер покорно кивнул, он был готов попасть под пулю во имя науки,
даже признавал такое право за мной, за божественным мной. Готов был
поступиться моей властью над всем на свете, кроме слов, которые я написал
или кто-то написал мне, которые по своей природе, нет, по моей природе...
да что за чертовщина? Даже сейчас помню, как я ненавидел Таккера, боялся
Лиз и злился на бездумную Люсинду. А еще гневался на себя и на
невероятность и неописуемость всего происшедшего фарса. К чему все это
марание бумаги, накручивание сюжетов, построение образов, хитрые завязки и
неожиданные развязки, если в реальном мире из реального мусорного ящика
совершенно немыслимые действия живых людей вытащили на свет дневной
некоторые вещи, которые я тщательно скрывал и думал уже, что избавился от
них. Причем никакими моральными доводами утешиться я не мог - сплошная ведь
аморалка.
- Таккер.
- Вы меня называли Риком, Уилф.
- Послушайте, Таккер. Завтра вы отсюда уедете. То есть сегодня. И
никогда больше не вернетесь. Никогда, никогда, никогда, никогда.
- Вы мне разбиваете сердце, Уилф.
- Идите спать, Бога ради!
Я оперся локтями о стол и обхватил голову. И неизбывное отчаяние
охватило меня.
- Идите спать, уходите, убирайтесь. Оставьте меня в покое, в покое...
Его ответ был верхом абсурда, на какой способны лишь фанатичные
почитатели.
- Понимаю, Уилф. Это Бремя.
Наконец дверь кухни закрылась. Глубокая жалость к себе заполняла
соленой водой мои глазницы. Люсинда, Элизабет, Таккер, книга, которая никак
не шла, - слезы заливали мне ладони, как Таккеру его кровь. А в саду
утренний хор исполнял оду радости.
Наконец я раскрыл глаза. Да, разумеется, я должен был знать.
Доказательство нагло смотрело мне в лицо. Оно стояло рядом с раковиной -
бутылка, которую я открыл, но не смог никого уговорить выпить. Она была
пустая. Рядом стояла еще одна. Тоже пустая.
Похмелье достигло вершины. Я принялся искать пилюли, украденные у Лиз,
которые раньше помогали. За дверью упал мусорный ящик. Я в бешенстве
вскочил. Черное с белыми полосами, покрытое щетиной существо бежало вдоль
берега к мельничной плотине, надеясь там скрыться в лесу на другом берегу.
Мусорное ведро, бак, ящик, poubelle, доказательство, обвинение, лежало на
боку, а возле него образовался целый хвост из отбросов, ненужных коробок,
бутылок, огрызков мяса, яичной скорлупы, указывая направление, в котором
скрылся барсук. И в этом месиве написанные от руки, напечатанные на машинке
или в типографии, черно-белые и цветные - бумаги, бумаги, бумаги!
Это уж было чересчур. Сельский фестиваль, недельное обозрение всех
вчерашних дней, не состоялся. Я побрел по дому, как мне казалось, неслышно.
Открыл дверь "нашей" спальни, и меня ослепил яркий дневной свет. Элизабет
отвернулась.
- Я не сплю.
- Послушай, Лиз...
- "Жажду быть с тобой. Люсинда".