"Игорь Голубев. Собачья площадка " - читать интересную книгу автора

кофе. Все внутри Иванова ликовало. Он по-новому смотрел на вещи. Они стали
перед глазами чуть рельефнее, чуть красочнее. Каждой клеткой ещё неостывшего
тела Иванов впитывал в себя прохладный вечерний воздух, льющийся через
открытую фрамугу.
Где-то за дачным поселком просвистела электричка. Как хорошо-то,
подумал он, и почему это считается стыдным? В голову сами собой стали
приходить примеры из античности. Там совсем не зазорным считалось иметь в
своей свите нескольких мальчиков.
- Правда, Вадик уже не мальчик. А папы римские? Не помню номер...
Иванов забыл про саженцы, про работу. И только легким укором перед
глазами иногда всплывало лицо Виолетки. Даже не потому, что изменил, а какая
она несчастная. Ей не дано. Постой, да ведь у них тоже есть однополая
любовь. Впрочем, Иванов никак не мог себе представить, как это можно
получить удовольствие, не войдя или не приняв в себя другого человека. Да,
да, сегодня не только он входил. Вот ведь какая штука. Понравилось...
А потом вдруг все неожиданно кончилось.
В спальню влетел Вадик с перекошенным от ужаса лицом и неестественно
лиловыми ушами, будто его поймал сторож на бахче и неделю держал подвешенным
за мочки.
Николай ещё ничего не понял, кроме того, что случилось непоправимое
несчастье. Так оно и было. Хозяин дачи, который существовал в природе, но
здесь, сейчас, сегодня никак не мог нарисоваться, нарисовался. Об этом
сообщил обескровленным, белыми губами Вадим. Но Иванов уже сам слышал хруст
подмерзшего за вечер снега, и хруст неумолимо приближался к порогу.
Никогда Иванов не проявлял столько звериной изворотливости, гибкости и
молниеносной быстроты, как в эти мгновения.
- Одежду бросишь в окно... - и он уже спрыгивал из кухни в серый
осевший весенний сугроб, чудом уцелевший с северной стороны дачи.
Да. Славный поселок.
Если сюда он крался словно тать в ночи, то дорогу до станции одолел в
один притоп. По продрогшему перрону гулял влажный ночной воздух весны. Пахло
надвигающимся летом, и за лесом истерично взвизгнула электричка.
В тамбуре подобрал приличный окурок, брезговать не приходилось, а в
кармане ватных штанов обнаружились замусоленные спички. Весь сегодняшний
день пронесся в его мозгу и вылетел дымом первой затяжки. Это был сказочный
сон и ничем, кроме растаявшего дыма, окончиться не мог. Так ему и надо.
Николай вышел на своей станции в трех остановках от Москвы и огляделся.
Кругом было по-весеннему голо и безрадостно. Белел его дом-корабль. Напротив
за зеленым забором мертвым светом горели окна четырех операционных
ветеранского госпиталя. И все ничего. Он пошел бы домой. В тепло воняющего
подъезда. В запутанность пододеяльника и привычное спросонья ворчание
Виолетты. Пошел бы. Но его внимание привлек шум за забором госпиталя. Тут же
зияла дыра, и Николай не удержался, заглянул. На грязном снегу огромной
бесформенной грудой лежал пес. Чуть в сторонке полукругом сидели на своих
хвостах полдюжины разномастных шавок. Сидели и ждали. Перед псом валялась
огромная коровья костяра. Гиганта не хватало на то, чтобы разгрызть, но
вполне, чтобы защитить добытое. Так они и сидели. Одни дожидались, когда
гигант уступит, гигант - что им надоест ожидание. Пусть бой. Последний и
решительный. Но кость он не отдаст.
Иванова словно током прошибло. Экая жизненная несправедливость.