"Николай Васильевич Гоголь. Мертвые души. Том 1 (ПСС Том 6)" - читать интересную книгу автора

закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы! толстые
умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие
служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и
сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадежно.
Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а все прямые, и уж если сядут
где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под
ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так
ловко скроен, как у тоненьких, зато в шкатулках благодать божия. У
тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у
толстого спокойно, глядь, и явился где-нибудь в конце города дом, купленный
на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька,
потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послуживши богу и государю,
заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делается
помещиком, славным русским барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет. А
после него опять тоненькие наследники спускают, по русскому обычаю, на
курьерских все отцовское добро. Нельзя утаить, что почти такого рода
размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и
следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где
встретил почти все знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями
и несколько подмигивавшим левым глазом, так, как будто бы говорил: "пойдем,
брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу", - человека, впрочем,
серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и
философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека,
которые все приветствовали его как старинного знакомого, на что Чичиков
раскланивался, несколько набок, впрочем не без приятности. Тут же
познакомился он с весьма обходительным и учтивым помещиком Маниловым и
несколько неуклюжим на взгляд Собакевичем, который с первого раза ему
наступил на ногу, сказавши: "прошу прощения". Тут же ему всунули карту на
вист, которую он принял с таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый
стол и не вставали уже до ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как
случается всегда, когда наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер
был очень речист, но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице
своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое
положение во все время игры. Выходя с фигуры, он ударял по столу крепко
рукою, приговаривая, если была дама: "Пошла, старая попадья!", если же
король: "Пошел, тамбовский мужик!" А председатель приговаривал: "А я его по
усам! А я ее по усам!" Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения:
"А! была не была, не с чего, так с бубен!", или же просто восклицания:
"черви! червоточина! пикенция!", или "пикендрас! пичурущух! пичура!" и даже
просто: "пичук!" - названия, которыми перекрестили они масти в своем
обществе. По окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий
наш гость также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели,
что он спорил, а между тем приятно спорил. Никогда он не говорил: "вы
пошли", но "вы изволили пойти, я имел честь покрыть вашу двойку", и тому
подобное. Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противников, он
всякий раз подносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне
которой заметили две фиялки, положенные туда для запаха. Внимание приезжего
особенно заняли помещики Манилов и Собакевич, о которых было упомянуто выше.
Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут же несколько в сторону
председателя и почтмейстера. Несколько вопросов, им сделанных, показали в