"Николай Васильевич Гоголь. Мертвые души. Том 1 (ПСС Том 6)" - читать интересную книгу автора

перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ, - и портрет готов;
но вот эти все господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи
между собою, а между тем, как приглядишься, увидишь много самых неуловимых
особенностей, - эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется
сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие,
почти невидимые черты, и вообще далеко придется углублять уже изощренный в
науке выпытывания взгляд.
Один бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род
людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни се, ни в городе
Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следует
примкнуть и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его были
не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано
сахару; в приемах и оборотах его было что-то, заискивающее расположения и
знакомства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами. В первую
минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый
человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь:
чорт знает, что такое! и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь
скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже
заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься
задирающего его предмета. У всякого есть свой задор: у одного задор
обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и
удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо
пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему
назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы
пройтиться на гуляньи с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям,
знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует
желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или
двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где- нибудь порядок,
подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, -
словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было. Дома он говорил
очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве
богу было известно. - Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже
никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Когда приказчик
говорил: "хорошо бы, барин то и то сделать", "да, недурно", отвечал он
обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в
армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером:
"да, именно недурно", повторял он. Когда приходил к нему мужик и, почесавши
рукою затылок, говорил "Барин, позволь отлучиться на работу, подать
заработать" "ступай", говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не
приходило, что мужик шел пьянствовать. Иногда, глядя с крыльца на двор и на
пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести
подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по
обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие
товары, нужные для крестьян. - При этом глаза его делались чрезвычайно
сладкими и лицо принимало самое довольное выражение, впрочем, все эти
прожекты так и оканчивались только одними словами. В его кабинете всегда
лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на 14 странице, которую он
постоянно читал уже два года. В доме его чего-нибудь вечно недоставало: в
гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей,
которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и