"Николай Васильевич Гоголь. Статьи, напечатанные в "Современнике" (1836-1837)" - читать интересную книгу автора

разных бегло прочитанных книг, - ипотез, вовсе не принадлежащих русской
истории. Эти саги, которые проницательный Шлёцер, не имеющий доныне равного
по строгому и глубокому критическому взгляду, признал за басни, не достойные
никакого внимания, - эти саги он ставит краеугольным камнем русской истории
и не приводит ни одного доказательства, поверенного критикою: он вовсе не
определил их истинного и единственного достоинства. Саги суть поэтическое
создание народа, игравшего великую в истории роль. Эта статья, испещренная
риторическими фигурами, понравилась добрым, но ограниченным людям, а г.
Булгарин даже написал рецензию [6], в которой поставил г. Сенковского выше
Шлёцера, Гумбольта и всех когда-либо существовавших ученых. Другое весьма
важное притязание г. Сенковского и настоящий конек его есть Восток. Здесь он
всегда возвышал голос, и как только выходило какое-нибудь сочинение о
Востоке или упоминалось где-нибудь о Востоке, хотя бы даже это было в
стихотворении, он гневался и утверждал, что автор не может судить и не
должен судить о Востоке, что он не знает Востока. Слово, сказанное с
сердцем, очень извинительно в человеке, влюбленном в свой предмет и который
между тем видит, как мало понимают его другие; но этот человек уже должен,
по крайней мере, утвердить за собою авторитет. Г. Сенковскому, точно,
следовало бы издать что-нибудь о Востоке. Человеку, ничего не сделавшему,
трудно верить на слово, особливо когда его суждения так легковесны и
проникнуты духом нетерпимости; а из некоторых его отрывков о Востоке видны
те же самые недостатки, которые он беспрестанно порицает у других. Ничего
нового не сказал он в них о Востоке [7] - ни одной яркой черты, сильной
мысли, гениального предположения! Нельзя отвергать, чтобы г. Сенковский не
имел сведений; напротив, очень видно, что он много читал; но у него нигде не
заметно этой движущей, господствующей силы, которая направляла бы его к
какой-нибудь цели. Все эти сведения находятся у него в каком-то брожении,
друг другу противоречат, между собой не уживаются. Рассмотрим его мнения,
относящиеся собственно к текущей изящной литературе. В критике г. Сенковский
показал отсутствие всякого мнения, так что ни один из читателей не может
сказать наверное, что более нравилось рецензенту и заняло его душу, что
пришлось по его чувствам: в его рецензиях нет ни положительного, ни
отрицательного вкуса - вовсе никакого. То, что ему нравится сегодня, завтра
делается предметом его насмешек. Он первый поставил г. Кукольника наряду с
Гете [8], и сам же объявил, что это сделано им потому только, что так ему
вздумалось. Стало быть, у него рецензия не есть дело убеждения и чувства, а
просто - следствие расположения духа и обстоятельств. Вальтер Скотт, этот
великий гений, коего бессмертные создания объемлют жизнь с такою полнотою,
Вальтер Скотт назван шарлатаном [9]. И это читала Россия, это говорилось
людям уже образованным, уже читавшим Вальтер Скотта. Можно быть уверену, что
г. Сенковский сказал это без всякого намерения, из одной опрометчивости;
потому что он никогда не заботится о том, что говорит, и в следующей статье
уже не помнит вовсе написанного в предыдущей.
В разборах и критиках г. Сенковский тоже никогда не говорил о
внутреннем характере разбираемого сочинения, не определял верными и точными
чертами его достоинства. Критика его была или безусловная похвала, в которой
рецензент от всей души тешился собственными фразами, или хула, в которой
отзывалось какое-то странное ожесточение. Она состояла в мелочах,
ограничивалась выпискою двух-трех фраз и насмешкою. Ничего не было сказано о
том, что предполагал себе целью автор разбираемого сочинения, как оное