"Николай Васильевич Гоголь. Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном" - читать интересную книгу автора

Ивану Ивановичу сделалось очень скучно. Весьма могло быть, что сии
достойные люди на другой же бы день помирились, если бы особенное
происшествие в доме Ивана Никифоровича не уничтожило всякую надежду и не
подлило масла в готовый погаснуть огонь вражды.
К Ивану Никифоровичу ввечеру того же дня приехала Агафия Федосеевна.
Агафия Федосеевна не была ни родственницей, ни свояченицей, ни даже кумой
Ивану Никифоровичу. Казалось бы, совершенно ей незачем было к нему ездить,и
он сам был не слишком ей рад; однако ж она ездила и проживала у него по
целым неделям, а иногда и более. Тогда она отбирала ключи и весь дом брала
на свои руки. Это было очень неприятно Ивану Никифоровичу, однако ж он, к
удивлению, слушал ее, как ребенок, и хотя иногда и пытался спорить, но
всегда Агафия Федосеевна брала верх.
Я, признаюсь, не понимаю, для чего это так устроено, что женщины хватают
нас за нос так же ловко, как будто за ручку чайника? Или руки их так
созданы, или носы наши ни на что более не годятся. И несмотря, что нос
Ивана Никифоровича был несколько похож на сливу, однако ж она схватила его
за этот нос и водила за собою, как собачку. Он даже изменял при ней,
невольно, обыкновенный свой образ жизни: не так долго лежал на солнце, если
же и лежал, то не в натуре, а всегда надевал рубашку и шаровары, хотя
Агафия Федосеевна совершенно этого не требовала.
Она была неохотница до церемоний, и, когда у Ивана Никифоровича была
лихорадка, она сама своими руками вытирала его с ног до головы скипидаром и
уксусом. Агафия Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу и
кофейный капот с желтенькими цветами. Весь стан ее похож был на кадушку, и
оттого отыскать ее талию было так же трудно, как увидеть без зеркала свой
нос. Ножки ее были коротенькие, сформированные на образец двух подушек. Она
сплетничала, и ела вареные бураки по утрам, и отлично хорошо ругалась, - и
при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на минуту не изменяло
своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины. Как
только она проехала, все пошло навыворот.
- Ты, Иван Никифорович, не мирись с ним и не проси прощения: он тебя
погубить хочет, это таковский человек! Ты его еще не знаешь.
Шушукала, шушукала проклятая баба и сделала то, что Иван Никифорович и
слышать не хотел об Иване Ивановиче. Все приняло другой вид: если соседняя
собака затесалась когда на двор, то ее колотили чем ни попало; ребятишки,
перелазившие через забор, возвращались с воплем, с поднятыми вверх
рубашонками и с знаками розг на спине.
Даже самая баба, когда Иван Иванович хотел было ее спросить о чем-то,
сделала такую непристойность, что Иван Иванович, как человек чрезвычайно
деликатный, плюнул и примолвил только: Экая скверная баба! хуже своего
пана!
Наконец, к довершению всех оскорблений, ненавистный сосед выстроил прямо
против него, где обыкновенно был перелаз чрез плетень, гусиный хлев, как
будто с особенным намерением усугубить оскорбление. Этот отвратительный для
Ивана Ивановича хлев выстроен был с дьявольской скоростью: в один день.
Это возбудило в Иване Ивановиче злость и желание отомстить. Он не
показал, однако ж, никакого вида огорчения, несмотря на то, что хлев даже
захватил часть его земли; но сердце у него так билось, что ему было
чрезвычайно трудно сохранять это наружное спокойствие. Так провел он день.
Настала ночь... О, если б я был живописец, я бы чудно изобразил всю