"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Серапионовы братья " - читать интересную книгу автора

угрожающей государству опасности, иногда собирался государственный совет для
обсуждения, из какого вина следует приготовлять холодный пунш. Король
глубокомысленно слушал прения, и затем принятый закон о холодном пунше
передавался к исполнению министру внутренних дел. Но министр внутренних дел
страдал слабым желудком и не мог переносить лимонного сока, почему и
напичкал пунш померанцевыми корками! Отсюда новое постановление,
узаконивающее отступление от первого. Науки и искусства тоже не оставались
без поощрения: поэта, написавшего пуншевую песню, и композитора, положившего
ее на музыку, король жаловал кавалерами ордена красного петушиного пера, и
они получали разрешение выпить в тот день на одну бутылку вина больше, чем
обычно, конечно, за их собственный счет. В торжественные дни король надевал
огромнейшую корону из золотой бумаги, брал в руки скипетр и державу, а
придворные украшались особыми шляпами. Герб общества изображал серебряный
сосуд, на крышке которого стоял жирный петух с расправленными крыльями,
старавшийся изо всех сил снести яйцо. Если прибавить ко всему этому, что в
обществе, по крайней мере, в мое время было много умных и острых людей,
умевших очень мило разыгрывать свои роли и вместе посмеяться над тем, что
происходило вокруг них, то вы легко поймете, к каким веселым шуткам
располагало меня посещение этих собраний.
- Я от души соглашаюсь с твоей мыслью, - ответил Лотар, - но только не
могу себе представить, чтобы такое препровождение времени могло долго
продолжаться. Самая милая шутка должна надоесть, если ею будут заниматься
так долго и так систематично, как это делалось в твоем обществе несущегося
петуха. Вы оба, Теодор и Оттмар, рассказывали нам о больших клубах с
множеством законов и причуд, выслушайте же теперь от меня историю клуба,
проще которого, вероятно, не было на свете. В небольшом пограничном польском
городке, давно уже отошедшем во владение Пруссии, жили всего два официальных
немецких лица: инвалид капитан, исполнявший должность почтмейстера, и
сборщик податей. Каждый день, ровно в пять часов, оба они аккуратнейшим
образом являлись в единственный существовавший в том городе трактир и
усаживались в особую комнату, куда кроме них никто не имел права входа.
Сборщик податей являлся обычно первым, так что капитан, входя, заставал его
уже за кружкой пива, с дымящейся трубкой в зубах. Затем, усевшись напротив
своего собеседника со словами: "Ну, что скажешь, куманек?" - он сам
закуривал трубку и, вынув из кармана газету, принимался ее прилежно читать,
передавая прочитанные листы своему товарищу, который брался за них в свою
очередь. Оба сидели среди глубочайшего молчания и густых облаков табачного
дыма, которым угощали друг друга в лицо, до тех пор, пока городские часы не
пробивали восемь. Тогда сборщик вставал, выколачивал золу из трубки и со
словами: "Так-то, куманек!", уходил домой. Оба очень важно называли это
времяпрепровождение "своим собранием".
- Прелестно! - воскликнул Теодор. - И знаете, кто бы мог быть достойным
сочленом этого собрания? Наш Киприан!.. Он еще ни разу не прервал
торжественного молчания своих уст, точно наложил на себя обет
монаха-молчальника.
Киприан, который в самом деле не вымолвил до сих пор ни слова,
потянулся, как будто пробудясь от сна, и, взглянув на всех, сказал с тихой
улыбкой:
- Я, признаюсь, никак не могу освободиться сегодня от воспоминания об
одном замечательном происшествии, случившемся со мною несколько лет тому