"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Известие о дальнейших судьбах собаки Берганца (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

прекрасными словами то, что они восчувствовали в сердце, и даже те, кто не
был призван, обладали верой и благочестием; они чтили поэтов как пророков,
которые вещали о прекрасном неведомом мире, полном сверкающих богатств, а
сами даже не мыслили дерзнуть непризванными войти в святилище, о коем поэзия
посылала им смутную весть. Теперь же все стало по-другому. Если у богатого
бюргера, у господина профессора, у господина майора полное гнездо ребятишек,
то Генсхен, и Фридрих, и Петер должны петь, играть, малевать и декламировать
стихи, невзирая на то что для истинного ума все эти их упражнения просто
невыносимы. Это входит в так называемое хорошее воспитание, а позднее всякий
считает себя вправе лезть со своей болтовней, копаться в сокровеннейшей сути
творений поэта, художника и мерить их своей меркой. Можно ли глубже
оскорбить художника, чем позволив черни считать его себе подобным? А ведь
это происходит каждый день. Сколько раз я испытывал отвращение, когда такой
вот тупоголовый малый разглагольствовал об искусстве, цитировал Гете и
силился озарить вас блеском поэзии, одна-единственная вспышка которой
испепелила бы этого худосочного и бессильного недоросля. Прежде всего, - не
обижайся, дружище, если окажется, что твоя жена или возлюбленная из
таковских, - прежде всего мне до тошноты противны ваши разносторонне
образованные, поэтичные, артистичные женщины, и как ни приятно мне бывает,
когда меня гладит нежная девичья рука и я могу положить голову на
хорошенький фартучек, то все-таки, если я слышал, как такая вот женщина без
всякого истинного чувства, без высокого понимания сыплет заученными пустыми
фразами и несет всякий вздор, мне частенько казалось, что я должен оставить
ей памятку о моих острых зубах на каком-нибудь чувствительном месте тела!
Я. Ай, Берганца, постыдись! Это в тебе говорит мстительное чувство -
ведь во всех твоих неприятностях виновата женщина, Каньисарес.
Берганца. Как сильно ты заблуждаешься, когда строишь комбинации из
чего-то, что вовсе не имело и не имеет между собой ни малейшей связи. Поверь
мне, какое-либо страшное сверхъестественное явление в жизни действует как
сильный электрический удар, разрушая тело, неспособное ему сопротивляться,
однако сильную натуру, которая его выдержит, оно закаляет новой силой - по
крайней мере, я так это понял. Когда я вживе представляю себе Каньисарес, то
мои мышцы и нервы напрягаются, во всех жилах стучит пульс, но даже после
недолгого изнеможения я встаю окрепшим, а потрясение благотворно сказывается
на моей физической и психической деятельности. Но такая вот поэтически
образованная женщина с ее поверхностным взглядом, с до боли напряженным
старанием заставить весь мир поверить в то, что она в восторге от искусства,
от божественного, и так далее, - ах, ах...
Я. Берганца! Что с тобой - ты запнулся? Ты положил голову на лапу?
Берганца. Ах, мой друг, говоря об этом, я уже чувствую губительную
вялость, неописуемое отвращение, какое овладевает мною при злополучной
болтовне образованных женщин об искусстве, доводя меня до того, что я
нередко неделями не прикасаюсь к отменному жаркому.
Я. Но, милый Берганца, разве не мог бы ты должным ворчанием и лаем
прервать такой вот пустой разговор, ведь пусть бы тебя даже вышвырнули за
дверь, зато ты избавился бы от этой чепухи?
Берганца. Положа руку на сердце, дружище, признайся, разве не случалось
тебе нередко по совершенно особым причинам давать мучить себя без нужды? Ты
находился в премерзком обществе - мог взять свою шляпу и уйти. Ты этого не
сделал. То или иное опасение, не достойное того, чтобы сказать о нем без