"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

Памины Зарастро. Увидев, как скверно воспитывает Памину мать, как испорчена
добрая девушка преждевременным чтением неподходящих романов (напр.,
"Страдания Вертера", "Геспер"{427}, "Избирательное сродство"), равно как
чрезмерно частыми танцами, Зарастро, по праву дядюшки и опекуна, взял Памину
к себе и стал воспитывать ее сам, положив в основу ее обучения наукам
базедовские "Начала"{427} (мистерии Изиды и Озириса). Этим-то, а также тем,
что перед опечатанием наследства Зарастро востребовал знаменитый солнечный
диск как семейную реликвию, и объясняется яростная ненависть Царицы ночи.
Отец Тамино, чье царство вовсе не так отдаленно, как то кажется, ибо
расположено рядом, по левую руку, возле храма Изиды за темно-серой горой,
доводится Зарастро младшим братом. Именно потому, что Тамино хочет жениться
на своей двоюродной сестре, он должен сперва пройти через огонь и воду,
после чего консистория (собрание жрецов) дает ему разрешение на женитьбу как
человеку, выдержавшему подобное испытание. Зарастро, как президент
консистории, сумел, конечно, когда на сессии обсуждалось посвящение Тамино в
члены братства и его женитьба, расположить советников в пользу своего
любимого племянника, прежде всего уверив их в том, что Тамино не только
принц, но и настоящий человек, что делает честь дядюшке. Видите, - продолжал
мой насмешник, - видите, дорогой, как великолепно взаимодействуют эти
родственные отношения, придавая сюжету истинно трогательный характер.
Проникнув в эти нежные отношения, каждый невольно восхитится той
божественной идеей, по которой природу, в отличие от мудрости, олицетворяет
родной сын Царицы ночи... Змею нужно понимать лишь чисто аллегорически -
ядовитое начало в домашней жизни, своего рода секретарь Вурм{428}..." Но
довольно забавляться этой шуткой... Я прервал вас своей Турандот...
Коричневый. Но зато все, что я как раз собирался высказать,
подтвердилось самым убедительным образом. Другие роли, пусть даже не
рассчитанные на ослепительную красоту, все-таки безусловно требуют обаяния
юной свежести, которого никакими искусственными средствами добиться нельзя.
Представьте себе шекспировскую Миранду{428} (Гурли - карикатурная пародия на
нее), его Джульетту, Кетхен из Гейльброна, Клерхен в "Эгмонте". Может ли в
этих ролях самая верная игра способной актрисы с морщинами на лице, даже
если их и удастся скрыть, с дряблым, стареющим телом хоть на миг зажечь в
душе зрителя чувства, которые перенесли бы его в потерянный рай первой
любви, вернули бы ему все блаженство, весь пылкий восторг той золотой поры
расцвета? Такие роли, как Миранда и Клерхен, становятся, если у актрисы нет
обаяния молодости, смешными, а такие, как Джульетта и Кетхен, ужасными и
отвратительными. Представьте себе вспыхнувшую ярким пламенем первую любовь
Джульетты, любовь, которая приносит ей смерть!.. Представьте себе, что
монолог "Неситесь шибче, огненные кони, к вечерней цели!" произносит
стареющая женщина - что вы при этом почувствуете? Какие мысли возникнут у
вас вместо тех чувств, которые поэт заставил хлынуть из пылающей груди?
"Скрой, как горит стыдом и страхом кровь, покамест вдруг она не осмелеет и
не поймет, как чисто всё в любви!" Нет, в чем молод похвалится, в том стар
покается... Но довольно. Вы меня уже поняли.
Серый. Вполне. Не менее живо, чем вы, чувствуя нелепость такого
исполнения, я с вами вместе осуждаю совершенно непонятное неразумие новейших
драматургов, которые даже в таких ролях, как названные, заботятся только о
риторических достоинствах.
Коричневый. Потому что сами не идут дальше риторики, не обладая ни