"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

с тяжеловесной важностью его постоянная растроганность была особенно
причудлива. Большой, диковинный платок развевался у него в руке, он вытирал
им каким-то своеобразным манером слезы, восседая на троне в диване, и в
увещеваниях, которые он обращал к Турандот, голос его часто звенел, как
китайские колокольчики. Актер великолепно передал глубокую иронию этой
замечательной роли. Он, Турандот и Адельма{425}, чья роль досталась
замечательнейшей актрисе, вознаградили меня за убожество остальных, виною
которому было главным образом плохое переложение. И тут тоже неудача
большого писателя подтверждает мою мысль, что переложение вообще дело
сомнительное. При сравнении с оригиналом не понимаешь, как умудрился автор
немецкого переложения смазать самые чудесные черты, а главное - сделать
характерные маски такими скучными и бесцветными.
Серый. Почему вы так саркастически улыбались, когда я рассказывал о
своей брешианке?
Коричневый. Многое мелькало у меня в уме по поводу требования быть
красивой, которое предъявляется дамам сцены. Но прежде всего мне вспомнилась
одна смешная история, случившаяся в партере одного близлежащего театра, я
расскажу ее, чтобы оживить нашу беседу, ставшую уж очень серьезной, чем-то
веселым. Итак!.. Несколько недель назад в названном театре давали оперу "Дон
Жуан". Я сидел в партере. Певица, игравшая Донну Анну, была по рождению
итальянка, но являла полную противоположность вашей брешианской синьоре, ибо
была она, должен признать, довольно стара и безобразна на вид. Это дало
повод сидевшему неподалеку от меня молодому человеку обратиться к своему
соседу и весьма недовольно заметить, что старая уродина, которая к тому же и
поет фальшиво, не позволяет предаться иллюзии: ведь невозможно поверить, что
лакомку Дон Жуана способен привлечь такой совсем увядший цветок. С донельзя
лукавой миной сосед ответил: "Вы этого совершенно не понимаете, дорогой мой!
Умная дирекция вполне резонно поручила партию Донны Анны этой достойной,
хотя и несколько страхолюдной особе, ибо именно таким образом выявляется вся
мера гнусности Дон Жуана: красотой добрую Донну Анну небо не одарило,
богатства, как то известно из надежных источников, у нее тоже нет, бог мой,
какие уж там доходы у коменданта захолустного городишки, и статуя в саду -
чистейшее хвастовство, она вырезана из картона и выкрашена белой краской.
Как рад поэтому почтенный отец, что неожиданно появился добрый мосье Оттавио
и что дочь, хотя она и в годах, благополучно выйдет замуж. Все это гнусный
Дон Жуан знает. Тут нет ни красоты, ни молодости, ни прелести, которые могли
бы его очаровать, он преследует добрую Донну Анну, преодолевая, может быть,
отвращение и омерзение, только чтобы навсегда разрушить счастье
добропорядочного семейства. Это влечение к непривлекательному и есть то
дьявольское начало, которое вдохновляет его".
Серый. О, великолепно, просто великолепно!.. Это напоминает мне, как в
свое время, когда на сцене не терпели ничего, кроме трогательных семейных
картин, кто-то с изобретательной иронией преобразил "Волшебную флейту" в
семейную драму, совершенно успокоив тем самым другого, который горько
жаловался на нелепость этой фантастической истории. "Понимаете, дорогой, -
начал он, - почивший в бозе супруг Царицы ночи был старшим братом Зарастро,
стало быть, Зарастро - дядя Памины. А поскольку Царица ночи была из-за
своего злонравия плохой женой, постоянно ссорилась, спорила и к тому же
состояла с Герцогом попугаев в запретной связи, плодом которой был Папагено,
покойный в своем завещании назначил, а опекунский совет утвердил опекуном