"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Автомат (новелла)" - читать интересную книгу автора

проникновение в индивидуальность любого задающего вопросы человека и вообще
редкостная осмысленность всех ответов турка.
Об этом и рассуждали в одной компании, собравшейся к вечеру, а тут как
раз находились два старых приятеля, Людвиг и Фердинанд, дружившие с
университетских лет. Обоим, к стыду своему, пришлось сознаться, что они до
сих пор не нанесли визита турку, хотя это, так сказать, требовалось хорошим
тоном, - было принято, посетив его, затем всех, кого только можно, угощать
рассказами о непостижимых ответах, которыми турок парировал и самые
каверзные вопросы.
Людвиг сказал так:
- Мне до глубины души противны механические фигуры, эти памятники то ли
омертвевшей жизни, то ли ожившей смерти. Они ведь не воспроизводят человека,
а издевательски вторят ему. Еще в детстве меня однажды повели в кабинет
восковых фигур, а я оттуда с ревом убежал. И теперь не могу войти в такой
кабинет, чтобы мною не овладело таинственное чувство ужаса. Когда я вижу
устремленные на меня неподвижные, мертвые, стеклянные глаза государей,
знаменитых героев, убийц и мошенников, то мне хочется вместе с Макбетом
воскликнуть: "Застыла кровь твоя, в костях нет мозга, незряч твой взгляд". Я
уверен, что большинство людей разделяют со мной это чувство. При виде таких
фигур всем не по себе, хотя, быть может, и не в той степени, что мне. И
заметьте, в кабинете восковых фигур люди разговаривают вполголоса, редко
услышишь громко произнесенное слово. Люди перешептываются, и не потому, что
испытывают благоговение в присутствии венчанных особ, а потому что ужас,
таинственность тяготеет над душами, вот зрители и вынуждены разговаривать
пианиссимо. И уж совсем не по нутру мне, когда мертвые фигуры начинают с
помощью механических приспособлений вторить движениям людей. Я уверен, что
этот ваш велемудрый турок, закатывающий глаза, поворачивающий голову и
грозящий пальцем, будет всю жизнь преследовать меня в бессонные ночи словно
вурдалак. Не хочу и не желаю идти туда, а обо всем остроумном и
проницательном пусть лучше расскажут мне другие.
- Ты выразил мои заветные мысли. Я полностью согласен со всем, что ты
говоришь о нелепом копировании человека, о восковых фигурах, - они и не
живые, и не мертвые. Но если говорить о механических автоматах, то тут все
дело в том, как художник приступал к своей работе. Один из самых совершенных
автоматов, какие я только видел в своей жизни, - это канатоходец Энслера.
Энергичные движения автомата производят довольно сильное впечатление, зато
когда он внезапно усаживается на канат и начинает очень вежливо кивать
головой, то это смешит и кажется забавным. Конечно, при этом вовсе не
возникает чувства ужаса, которое, надо признаться, нередко овладевает людьми
в подобных ситуациях. Особенно людьми нервными и впечатлительными. Наш же
турок - это, смею предположить, совсем иной случай. Если верить описаниям
тех, кто его видел, то его фигура, а у него вид достойный, почтенный, -
здесь это как раз наименее существенное, и нет сомнения, что он закатывает
глаза и поворачивает голову только для того, чтобы привлечь наше внимание к
себе, к фигуре, то есть к тому, где явно не заключен ключ к истине. От него
исходит дуновение - вполне мыслимо, даже наверняка это так, коль скоро это
подтверждается опытом. Но ведь это же не значит, что движение воздуха
вызывается словами, которые он произносит. Нет ни малейшего сомнения в том,
что с помощью скрытых, неизвестных нам акустических и оптических
приспособлений с тем человеком, который задает вопросы, вступает в контакт