"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Мастер Мартин-бочар и его подмастерья" - читать интересную книгу автора

то другой начинал громко хохотать, сам не зная почему. Но когда мастер
Мартин, держа за руки обоих юношей, громко возвестил, что к нему только что,
и как нельзя более кстати, явились два подмастерья, имеющие хорошие
свидетельства, все умолкли и невольно залюбовались двумя красивыми молодыми
людьми. Рейнхольд с чувством достоинства осмотрелся кругом, и взгляд его был
светел. Фридрих же потупил глаза и вертел шапочку в руках. Мастер Мартин
отвел юношам места на нижнем конце стола, но это, оказалось, были самые
хорошие места, ибо тотчас же появилась Роза, села между друзьями и стала
заботливо потчевать их роскошными яствами и благородным вином. Милая Роза,
блистающая всею прелестью, всем очарованием красоты, между двух прекрасных
юношей, окруженная старыми бородатыми мастерами, - какое это было чудное
зрелище; так и хотелось сравнить ее с сияющим утренним облачком, что одиноко
плывет по мрачному небу, или, пожалуй, с первыми весенними цветами, что
покачивают над серой поблекшей травой свои веселые головки. От
беспредельного блаженного восторга Фридрих почти не мог дышать и лишь время
от времени украдкой бросал взгляды на ту, которой полна была его душа; он
уставился в свою тарелку - разве мог он проглотить хоть один кусок?
Рейнхольд, напротив, не сводил с прелестной девушки своих лучистых глаз. Он
начал рассказывать о своих путешествиях; а Роза еще никогда не слыхала таких
удивительных рассказов, ей казалось, будто все, о чем говорит Рейнхольд,
встает перед ее глазами, воплощаясь в тысячи сменяющихся образов. Она была
вся зрение, вся слух, она не знала, что с нею происходит, когда вдруг, в
пылу рассказа, Рейнхольд схватил ее руку и прижал к своей груди.
- Ну что же ты, - внезапно прервал Рейнхольд свою речь, - что же ты,
Фридрих, сидишь как немой, словно остолбенел? Или ты разучился говорить? Ну,
давай выпьем за здоровье милой, прелестной молодой хозяйки, которая так
радушно угощает нас!
Фридрих дрожащей рукой взял большой стакан, который Рейнхольд налил до
краев и который он (Рейнхольд настаивал на этом) должен был выпить до
последней капли.
- Теперь за здоровье нашего доброго хозяина! - воскликнул Рейнхольд,
снова налил, и Фридриху снова пришлось осушить стакан. Тут огненные духи
вина овладели его телом и привели в волнение застоявшуюся кровь, которая
могучим потоком забурлила во всех его жилах.
- Ах, мне так невыразимо хорошо, - прошептал он, и лицо его покрылось
жгучим румянцем, - ах, мне так хорошо, как никогда еще не бывало!
Роза, которая, наверно, совсем иначе истолковала его слова, улыбнулась
ему с невыразимой нежностью. Тогда Фридрих, отбросив всякий страх, молвил:
- Милая Роза, ведь вы, наверно, совсем не помните меня?
- Да что вы, милый Фридрих, - отвечала Роза, потупив глаза, - полно,
возможно ли, чтоб я так скоро забыла вас? У старого господина Хольцшуэра - а
я тогда, правда, была еще ребенок - вы не гнушались играть со мною и всегда
знали, чем бы занять и позабавить меня. А ту прехорошенькую корзиночку из
серебряной проволоки, которую вы мне тогда подарили на рождество, я и
посейчас храню и берегу как память.
Слезы блестели на глазах упоенного блаженством юноши, он хотел что-то
сказать, но из его груди, подобно глубокому вздоху, вырвались только слова:
- О Роза, милая, милая Роза!
- Я всегда, - продолжала Роза, - от всей души желала снова увидеть вас.
Но что вы изберете бочарное ремесло, этого я никогда не думала. Ах, как