"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

очередном "деле". Попались глупо, по-мелкому: брали городской "универмаг" -
темную подслеповатую лавчонку, в которой только консервы, да ситцевые ночные
рубашки составляли основной товар. Сторож, обычно спавший у себя дома, на
этот раз после ссоры со своей бабой завалился спать у самого крыльца
"универмага". Да и поднял шум. Так и увели Ивана и Любку в местную милицию.
Они сидели в маленьких обшарпанных камерах и перекрикивались через стенку.
- Ты Любка - не боись, я все на себя возьму.
- Да зачем же, Ваня, - мягко бормотал Любка, - вместе были, вместе и
отвечать.
- Слушай меня, дура, ни при чем ты. Так и вякай все, мол, я тебя
подговорил, а то, если групповой грабеж, влепят нам с тобой вплоть до вышки,
поняла, дура?!
- Ага, ага, поняла, я, милый, все поняла
- Ну и хорошо, ну и ладно. Скучать я без тебя, Любка, буду. Полюбил я,
что ли? Не знаю...
Любку неожиданные слова эти резанули, и слезы сами потекли по
грязноватым Любкиным щекам.
- Да не сопи ты, не вой, - послышался снова голос Ивана. - Может в зоне
встренемся, любовь моя дорогая!
Тут Любка заревел в голос, так горько и тошно стало у него на душе, как
еще никогда не было. И не то чтобы он любил Ивана, а вот слова его,
долгожданные и дорогие, пробудили в душе Любки старые, не зажившие еще
воспоминания о Мишке-фотографе, напомнили о непутевой, беспросветной и
безнадежной судьбе женственной ипостаси, запертой в тюрьме мужского тела.
Утром послышался грохот открываемых тяжелых запоров, и Любка услыхал в
последний раз в своей жизни голос Ивана:
- Прощевай, Люба, помни.
А что помни, Любка уже не слышал.
Вечером того же дня, по решению суда отправили Любку на стройку:
"Великую каторжную" - "Беломор-канал".

VII

С шумом подкатил к милиции, где сидел Любка, воронок. Менты втиснули
его в переполненную машину, уминая тела сапогами. И Любка, задыхаясь от
запаха человечьего страха, повис на чьей-то спине, сливаясь со всеми
пассажирами воронка в единый многоглавый клубок, раскачиваемый и разбиваемый
металлическими стенами безжалостной машины. На какое-то мгновение Любка даже
потерял сознание. Очнулся он, когда воронок, круто повернув, внезапно
затормозил под стоны и проклятия его пассажиров. С разорванным воротом
рубахи, чувствуя острую боль в отечной правой ступне, вывалился Любка из
воронка. И тут же упал, не в силах пошевелить избитым и измочаленным в
дороге телом. В следующий момент у самого носа возникла чудовищная
оскаленная маска бешено рычащей немецкой овчарки.
- Ну ты, блядь каторжная, вставай, пока я пса не спустил! - раздался
над Любкой чей-то голос, и он, подняв глаза, увидел красное от напряжения и
злобы лицо молодого охранника, держащего собаку на поводке.
Поднявшись, Любка тут же был подхвачен ритмом бегущих куда-то людей. По
обе стороны этой струящейся человеческой реки стояли через правильные
интервалы охранники с тревожно рычащими или лающими от возбуждения псами.