"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

- Вот мы и поженились, Любовь Петровна! Ишь ты, как меня искусал, но за
дело, я не в обиде.
И он нежно прикоснулся губами к Петькиной щеке. И это прикосновение
открыло в Петькиной душе какую-то невидимую преграду, развязало путы, и
неуправляемые жаркие слезы потекли из Петькииых глаз. Он прижался мокрым
лицом к теплой волосатой груди Михаила Петровича и замер, сотрясаемый
рыданиями.
- Ничего, ничего, - бормотал Михаил Петрович. - Мы с тобой всю жизнь
будем заодно, вместе. Как в Писании сказано: муж - жена - одна плоть
И Петька принял эти слова с полным серьезом и верой День за днем
потекла его новая жизнь. Вскоре он уже не мыслил и не представлял себе, что
может жить один без Михаила Петровича, без его сильного мускулистого тела,
без ночных бесстыдных ласк, без прозвища "Любовь Петровна", без всей этой
веселой суеты полуремесленников - полухудожников, которую они вели в этом
тихом, забытом временем углу России...
Шелестел осенний дождь за мутными стеклами окон. На мокром крыльце
метались ржавые листья. Вечерело. Петька заканчивал свою обычную работу:
раскладывал по ящикам готовые фотографии, развешивал еще мокрые негативы и
отпечатки. Михаил (мой мужик, как называл его теперь про себя Петька)
возился на кухне, готовя немудреную снедь: картошку и щи. Внезапно загремели
тяжелые шаги на крыльце, кто-то по-хозяйски, не стучась, распахнул входную
дверь. Упало неловко задетое ведро в сенях, и вода забулькала, потекла по
скрипучим половицам в погреб. Петька услыхал матерящегося Михаила Петровича,
а затем странное молчание воцарилось в сенях. Выглянув из темной каморки,
Петька увидел, как двое в кожаных куртках и портупеях стоят перед
мертвенно-бледным Михаилом Петровичем. Не более нескольких секунд длилась
эта пауза, а затем клубок сильных тел покатился по полу, и ничего не
соображающий от страха и неожиданности Петька опомнился только, когда двое
поволокли беспамятного Михаила Петровича к выходу. Голова его черно-кудрявая
безжизненно пересчитывала пороги и ступеньки. Петька выскочил из темной
комнаты, ухватился за одного из кожано-портупейных комиссаров:
- Дяденьки, за что вы его, куда же вы его...?!
Продолжая тащить Михаила Петровича к выходу на дождливо-осеннее
крыльцо, один из чекистов отшвырнул Петьку, точно котенка, и захлопнул перед
ним дверь. Бросившись к окну, он увидел, как двухколесная таратайка увозит
беспамятного, а, может, и мертвого Михаила Петровича в осеннюю слякоть и
туман. Петька долго стоял, не шевелясь, посреди опустевшей фото-студии. Тупо
глядел на лебедей и колонны, на серые стены, служившие фоном, на нелепую
одинокую треногу фотоаппарата. И вдруг завыл, запричитал по-бабьему:
- Миша, Мишенька мой, как же я теперь одна буду. И куда же они, ироды,
увели тебя, любовь моя ненаглядная, единственный мой... Господи, да как же
это я теперь одна без него буду!?
Слова деревенские, древние, впечатанные в память с детства лились как
песня с пересохших Петькиных губ. Впервые он называл себя и считал себя
женщиной и всем своим существом, всей своей плотью и душой ощущал
невозвратимость потери. Сидя на полу, распатланный и чумазый, он не обращал
внимания на слезы и царапины, руки его механически рвали рубаху, и он выл и
причитал точно по покойнику. Все страхи, все сомнения и боль сливались в
этом вое. Растворялся, уходил в небытие Петька, деревенский балагур и
частушечник, и оставалась лишь - Любка, тоскующая женщина, потерявшая мужа и