"Виталий Гладкий. Обреченный убивать" - читать интересную книгу автора

Был на заработках, шабашил, - объяснял, когда спрашивали. Весьма
вероятно. Но как истолковать тряпку со следами порохового нагара и свинца,
найденную в его комнате?
Мои размышления прервал телефонный звонок.
- Ведерников? А ты, оказывается, упрямый... Слышишь меня, алло?
- Слышу... - отвечаю, с трудом сдерживая внезапную дрожь: это снова
"доброжелатель".
- Фишман - последнее предупреждение. Забудь о том, что он наболтал. А
убийцу Лукашова, хе-хе, - снисходительный смешок, - мы тебе на блюдечке с
голубой каемкой преподнесем. Услуга за услугу. Идет? Что молчишь?
- П-паскуды... - хриплю я, заикаясь от бешенства. - Я до вас все равно
доберусь... - добавляю совершенно непечатное.
- Жаль... - Голос на другом конце провода становится жестче. - Жаль,
что не удалось договориться с тобой по-хорошему... Надеешься на своих
стукачей? Напрасно, считай, что их уже нет. До скорой встречи, опер...
Хе-хе...
Я медленно кладу трубку на рычаги. В глазах какая-то муть, трудно
дышать. Встаю, с силой распахиваю окно и хватаю воздух широко открытым ртом.
Хаотическое движение мыслей постепенно упорядочивается, и одна из них
вдруг огненным всплеском озаряет мозг: "Тина Павловна! Ей угрожает
опасность!"
Снова хватаюсь за телефонную трубку, накручиваю диск, но мембрана
отвечает только длинными гудками вызова. Ее нет дома? Но я ведь, черт
побери, просил по вечерам не выходить на улицу!
Туда, немедленно к ней! Я выскакиваю в пустынный коридор управления и
мчусь к выходу. Такси! Мне нужно такси!
Только бы успеть, не опоздать...
Такси еще не успело развернуться, а мои ноги уже стремительно
отсчитывали последние ступеньки лестничного марша, в конце которого солидно
высилась дубовая резная дверь квартиры покойного Лукашова.
Звоню. Еще и еще раз. За дверью ни шороха, ни звука. Хотя что можно
услышать, если на полу прихожей пушистый болгарский ковер ручной работы, - в
нем ноги утопают по щиколотки, - а дверь такой толщины, будто ее сняли с
бомбоубежища?
Наконец звякает, отодвигаясь, массивный засов (его поставила Тина
Павловна после ночного визита бандитов), затем поворачивается ключ в
замочной скважине и дверь медленно отворяется.
Жива! Я облегченно вздыхаю и прячу пистолет в кобуру.
- Вечер добрый! Не рады? - говорю, широко улыбаясь.
Она молча смотрит на меня остановившимися глазами; затем, будто
опомнившись, отступает в глубь полутемной прихожей.
- Проходите... - тихо говорит, покусывая нижнюю губу.
Я переступаю порог, закрываю дверь и только теперь замечаю в тусклом
свете бра, что на ее ресницах блестят слезинки. С чего бы?
Хочу спросить, но не успеваю: удар, который мог бы свалить и быка,
швыряет меня на вешалку с одеждой. Удар мастерский, выверенный, в челюсть.
Удивительно, но я еще сохраняю крупицы сознания: цепляясь за
металлические завитушки стилизованной под ретро вешалки, пинаю ногой наугад
в глыбастые человеческие фигуры, готовые обрушиться на меня.
В ответ слышу вскрик и матерное слово, но порадоваться не успеваю: