"Виталий Гладкий. Киллер (сб. "Приключения-91")" - читать интересную книгу автора

алиби. Дверь ходит ходуном, даже старая краска осыпается, а старая ведьма
молотит не переставая. Ладно, пусть порадуется, горемычная...
Наконец послышались голоса остальных соседейвыползли из своих щелей,
ублюдки. О, как я их ненавижу. Ерошу волосы, отмыкаю дверь и выскакиваю в
одних плавках в коридор, пусть все посмотрят на меня, "сонного".
- Ты что, сбрендила?! - ору на Хрюковну и усиленно тру глаза.
- Сам просил... - довольно растягивает она свои лягушачьи губы. -
"Згляд" смотреть. Тютелька в тютельку...
- А-а... - мотаю головой, прогоняя остатки "сна", и шлепаю в
ванно-сортирную комнату - умываться.
День прошел - и ладно...


ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ


Горячий, сухой воздух схватывает клещами. Пыль, густо настоянная на
пороховом дыму, рвет легкие на мелкие кусочки, но кашлять нельзя, собьется
верный прицел, и тогда амба и мне, и Косте, и Зинченко, и командиру,
который ранен в голову и лежит за камнями. Душманов много, они окружают
нашу высотку, и я стреляю, стреляю, стреляю...
Они пошли в очередную атаку. Огромный бородатый душман бежит прямо на
меня. Я целюсь ему в грудь, , пули рвут одежду, кровь брызжет из ран, но
он только ускоряет бег как ни в чем не бывало, и лишь страшная, злобная
ухмылка появляется на его бронзовом лице.
Я вгоняю в его волосатую грудь весь боекомплект, пулемет разогрелся
так, что обжигает ладони, а он все еще жив и бежит, бежит... Вот он уже
рядом, его заскорузлые пальцы, извиваясь змеями, подбираются к моему
горлу. Я задыхаюсь, пытаюсь вырваться из крепких объятий, кричу...
И просыпаюсь. За окном рассвет, чирикают воробьи.
Тихо, спокойно. Отворяется дверь спальни, входит мама, склоняется над
моей постелью.
- Ты снова кричал... - говорит она, вздыхая.
- Сон, все тот же сон... - бормочу я в ответ и невольно вздрагиваю.
Сколько лет прошло с той поры, а Афган все не отпускает мою память,
является ко мне в кошмарных снах, будь он трижды проклят. В кошмарных
снах, которые были явью...
- Мама, я уже встаю... - глажу ее руки.
Она, скорбно поджав губы, качает головой и уходит.
Господи, как она сдала за те два года! Совсем седая стала...
Зарядка желанного спокойствия и сосредоточенности не принесла. На душе
почему-то сумрачно. Быстро проглатываю завтрак и едва не бегом спускаюсь
по лестнице в подъезд. До управления минут десять ходьбы, если напрямик
через парк.
Парк еще безлюден, дремлет в полусне при полном безветрии...
Свежеокрашенные скамейки, словно плоскодонки, плавают по обочинам аллеи в
голубоватом утреннем тумане. На душе становится легко и прозрачно, но уже
возле входа в здание горУВД я чувствую, как благостные мысли исчезают,
оставляя после себя тлен хандры.
Кабинет уже открыт.