"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

Иногда по утрам бабушка со страхом рассказывает деду, как ночью бродила
по избе, опираясь о лавки и жутко постанывая, мохнатая тень, и бабушка, ни
жива ни мертва, спрашивала у нее: "К добру аль к худу, батюшка?" А тень
стонала: "К худу! К худу!.."
Вот он какой, наш домашний бог. Без людей в избе я не мог оставаться.
Единственно, кто мог уживаться с этим богом, - это дед. Только они двое и
понимали друг друга.


III


Отец был старшим сыном в семье. За столом он сидел по правую руку деда,
по левую, с краю, присаживалась бабушка. Каждый знал свое постоянное
место; сидели все по старшинству: возле отца - Сыгней, за Сыгнеем - Тит.
На другой стороне, на приставной лавке, - Катерина, Сема, мама и я. Иногда
мне разрешалось сидеть между отцом и дедом. Я гордился этим и задыхался от
страха. Прислуживали у стола бабушка и мать: бабушка господствовала,
распоряжалась, а мать безмолвно исполняла приказания.
Рассаживались после общей молитвы. На молитве дед стоял впереди, за ним
- бабушка, а потом кучей - все остальные.
- "Боже, милостив буди мне, грешному..." - бормотал со вздохами дед и
клал крест тяжело, неторопливо, истово и низко кланялся.
Все делали то же самое в один и тот же момент, как по команде.
Небрежности и разнобоя в крестном знамении и в поклонах не допускалось.
Женщины поднимали фартуки, откладывали их на левую, прижатую к груди руку
и крестились двуперстием - "на темечко, на пупочек, на плечики".
Потом все молча занимали свои места, и дед открывал трапезу: он
крестился, и все крестились, смотря на стол, потом он брал ложку и тянулся
к большой глиняной чашке, наполненной квасом и тюрей из картошки и лука.
Как лакомство, квас белился молоком. Ложки стукались в болтушке,
переплетались, мешали друг другу и после короткой бестолочи уносились ко
рту. Если кто-нибудь из нас торопился протянуть ложку к чашке раньше деда,
он хмурил брови, размахивался и бил виновника ложкой по лбу.
- Куда лезешь? По череду бери!
За столом хмурое, скитское молчание. Однажды мать, погруженная в себя
(с ней это случалось часто), протянула свою ложку раньше других. Дед
пронзительно посмотрел на нее из-под седых бровей и ждал, когда она
понесет ложку обратно. Все оцепенели. Отец стукнул раздраженно по ее ложке
и опрокинул ее.
- Ты чего? Слепая, что ли? Чего лезешь раньше время с ложкой-то? Гляди
у меня!
Мать испугалась, посинела и ложку уронила в чашку.
Дед протянул руку, погрузил пальцы в тюрю и вынул ложку. Он молча встал
с места и деловито сказал:
- Ну-ка, давай лоб-то! Череду не знаешь? Твоя череда - последняя в дому.
Мать встала, покорно и немо наклонилась над столом, и дед два раза
ударил ее ложкой по лбу. Она не села - боялась сесть - и вся дрожала.
Прыгал подбородок, губы, а глаза, залитые слезами, смотрели на деда
обреченно.