"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

где-то по темным углам и исподтишка следили за нами. Бог был такой же
неприступный, седой, неласковый, как дедушка.
Его боялись все, даже сам дед трусил: как бы этот сердитый старик не
навредил ему. Дед каждое утро и каждый вечер стоял с лестовкой и
подрушником перед иконами, покорно клал на себя кресты и тыкался седой
головой в подрушник на полу. Позади него так же истово стояла бабушка,
крестилась и кланялась с ним одновременно. Я смотрел на них и ждал, что
оба они распластаются на полу и будут дрягаться "рыбкой", как я перед
дедом. Иконы были темные, мутные, угрюмые, и ни на одной из них не было
бога. Он, очевидно, сидел в углу, за досками икон и выглядывал оттуда,
волосатый, как прадед Сильверст, - следил, по правилу ли кланяются ему в
ноги, послушны ли, покорны ли дед и бабушка. И я чувствовал, что этот бог
- злой и неудобный старичище, что он, как и дед, по своему
жестоко-своевольному норову возьмет да и "приберет" ни с того ни с сего и
деда, и бабушку, и мать, и отца, и каждого из нас... На него не угодишь:
он - самодур, он шагу ступить не позволяет и всех держит под "десницей".
Что такое "десница"? Руки у него изуродованы, крючковаты, как у деда, и
брови такие же лохматые, закрывающие глаза, и глаза мерцают, как у кота
вечером, из-под жутких бровей. О нем никто не говорит без страха: он давит
всех, как постоянная угроза. Может быть, я слышал и голос его по ночам: я
знал, что голос его глухой, хриплый, грозный.
А вот ангел и бес - это были совсем иные существа. Ангел, пожалуй, был
похож на мать - светловолосый, курносенький, в длинной рубашке. Он -
беспомощный, чуткий ко всему, как мама, и говорит так же робко, с
надрывом, как она же. Он часто плачет и вытирает слезы рукавом. Его часто
туркает и обижает забияка бес, а бес - живой, веселый, вертлявый
проказник. Он обязательно что-нибудь нашкодит: то выкупается в ведре воды,
которую не покрыли с молитвой на ночь, то заберется в горшок с молоком, то
защекочет во сне кого-нибудь из нас. Сема часто вскакивает во время сна на
кошме, становится на колени, чешется, отмахивается, бормочет и смеется. А
то под печкой начинаются возня и писк. Я ненавидел этого беса за маму: он
измывался над нею так нахально, что она билась на постели, вся дрожала,
обливалась потом и выбегала на улицу, на мороз.
Вероятно, такое издевательство над матерью он производил, когда злился
и мстил ей за ее безответность, за неизлечимый ее испуг и ангельскую
печаль. Этот бес мне казался маленьким, мохнатеньким уродцем с хохочущей
мордочкой, с мягкими рожками и собачьим хвостиком. Он носится и прыгает на
копытцах, строит рожицы, показывает красный язык, а глаза у него горят,
как угольки. Он всегда выдумывает какие-нибудь озорные делишки. Он
доступен и прост, но неуловим, потому что он невидимка! Если бы он вдруг
попался мне на глаза, я не испугался бы и обязательно отлупцевал . бы его
за проделки над матерью.
Но бог - гнетущая обуза, как дед: он не позволяет ни играть, ни
кричать, ни петь. Он требует молчания, мертвого покоя. Нам, детям, да и
парням просто дышать нельзя под его стариковским гневом. Стоит нам
позабыться и шумливо зашалить - сейчас же нас глушит окрик деда:
- Отпорю, бездельники! Чтоб вас разорвало! Бога не боитесь...
Он идет к иконам, снимает медный ось ми конечный крест и направляется к
нам. Мы в ужасе замираем на месте. Нет, не выносит бог наших детских
удовольствий.