"Лев Владимирович Гинзбург. Бездна " - читать интересную книгу автора

хвост, - видно, что не любил СС. Кристман, помню, рассвирепел, ругался,
говорил, что среди немцев полно предателей и что он до этого полковника
доберется. Еле-еле уладил, и нас пропустили пораньше. Переправлялись под
усиленной бомбежкой советской авиации. Всю дорогу настроение было ужасное.

Переночевали в Симферополе, а на второй день выехали в Феодосию, а
затем на Джанкой...
К тому времени состав команды уже начал меняться - выбыли куда-то
Юрьев, Герц. Повар Бруно на переправе был ранен, лег в госпиталь и уже не
вернулся оттуда. Стал меня опекать шофер [54] душегубки Фриц. Его все
боялись. Это был человек высоты двери, рыжий, типичный немец: крупный нос,
глаза голубые, но мутные, огромные волосатые ручищи. Знаю, что у него была
на родине девушка, он показывал фотокарточку - красивая такая медхен... Фриц
ходил всегда неопрятный, ничего из одежды у него не было свежего, вечно
потный. Как-то в воскресенье он напился, разбушевался между своими
камерадами, взял из-под бензина бочку и киданул, - они все разбежались, еле
его успокоили. Но ко мне относился по-человечески. Я после Джанкоя до самого
Мозыря, пока отступали, спала в душегубке, - так Фриц мне всегда наложит
одеял, матрацев и местечко выберет поудобней, чтоб не трясло. Но мне он был
противен, мне больше нравился Ганс, его напарник. Тот был поспокойней,
покультурней...

Из Джанкоя нас перебросили в Мозырь, в Белоруссию. Прибыли мы в
апреле - березки уже распустились, - заняли двухэтажное помещение школы. Во
дворе школы был особнячок, там жили высшие офицеры, там же вели следствие.
Мы же разместились в самой школе.
В Белоруссии атмосфера была напряженная, кругом были партизаны, и
операции против них велись день и ночь. С Кристманом я в тот период
встречалась редко, не до меня ему было. Как шальные они метались из одной
деревни в другую, шарили в поисках партизан, сжигали села и подчищали,
уничтожали всех, кто им попадет под руку. Это был какой-то кошмар, казалось,
что они все взбесились. В одной деревне побросали в колодец детей, в
другой - перевешали всех жителей на деревьях, потом я сама видела, как во
дворе школы расстреляли [55] учительницу-партизанку. Помню еще случай:
привезли пленного комиссара. Его ужасно пытали, несколько суток, кажется,
шел допрос. Только и разговору было, что об этом комиссаре. Он так и умер от
нечеловеческих пыток.
Я тогдашнее их бешенство могу объяснить страхом: нигде они так не
боялись партизан, как в Белоруссии. Говорили, что все дороги минированы, что
в лесах действуют целые партизанские армии. И на самом деле - часто они
возвращались с операций, везя с собой трупы убитых офицеров и переводчиков.
И ходили грустные, шептались между собой: что, мол, будет? Наши же русские
изменники реагировали меньше: им было все нипочем - один ответ..."
Но Томкин рассказ мне придется сейчас снова прервать ввиду некоторой
его беглости: попробую дополнить его показаниями других очевидцев.
Километрах в сорока от Мозыря расположена лесная деревня Костюковичи:
сюда еще и сегодня наведываются следователи и прокуроры, пытаются уточнить
историю здешних колодцев. Собственно, история этих колодцев известна, старые
колодцы говорят сами за себя, потому что они переоборудованы в памятники;
сруб здесь - своего рода пьедестал, на котором возвышается обелиск с