"Лев Владимирович Гинзбург. Бездна " - читать интересную книгу автора

Скорее всего, Раабе испытывал искреннюю благодарность Гитлеру и его режиму.
Он не раз говорил: "Фюрер меня человеком сделал. Кто я был раньше?
Асоциальный элемент, вор. А сейчас я - офицер".
Доктор Герц, врач команды, ведал душегубкой и, кроме того, оказывал
медицинскую помощь офицерскому составу и переводчикам. В его обязанности
входила также ликвидация русских лечебных учреждений и умерщвление
содержащихся там больных. Он был, пожалуй, самым образованным из всех
офицеров команды, выписывал из Германии книги и получил патент на
изобретение черного порошка или черной жидкости, которой он смазывал губы
арестованным детям. Смерть наступала мгновенно в четырех случаях из десяти -
препарат требовал усовершенствования...
Вот что представляла собой в тот "краснодарский период" зондеркоманда
СС 10-а, в которой рядовыми карателями служили Скрипкин, Еськов, Псарев,
Сухов и другие изменники. Для Кристмана все они были на одно лицо:
замызганные, суетливые и от своей запуганности и угодливости казавшиеся
особенно свирепыми на операциях. Во время расстрелов Кристман и офицеры
расстреливали со вкусом, с выдержкой, целились, стараясь изящно и метко
сразить [50] жертву, смаковали расстрел, а эти суетились, стреляли как
попало, спихивали недострелянных в ров и торопливо засыпали яму землей, лишь
бы "угодить" и поскорее закончить.
Эти люди были самыми презираемыми во всей команде, даже Юрьев и Герц
ставили их ниже кристмановских овчарок, даже Томка и та относилась к ним с
презрением: шакалы...
А между тем у каждого из них была своя судьба, своя тоска и своя
надежда, и они, как самые подневольные, как стоящие на самой низшей
ступеньке фашистской служебной лестницы, имели свою обиду на Кристмана.
Но о них мы еще поговорим в дальнейшем. Пока возвращусь к Кристману,
чья благополучная жизнь в Краснодаре была так неожиданно и грубо нарушена
зимним наступлением советских войск.
Это наступление воспринималось офицерами зондеркоманды как своего рода
наглость со стороны русских, как непростительная дерзость, которая требует
примерного наказания. Иначе они и не могли рассуждать, так как привыкли
считать, что все их действия не являются какой-то кровавой прихотью или
произволом, но абсолютно соответствуют "высшей справедливости",
предначертаниям судьбы, перед которыми люди бессильны и которые недоступны
пониманию обыкновенного человека.
Конечно же, рассуждал Кристман, нелегко сразу утвердить на огромных
территориальных пространствах совершенно новый порядок, практически
осуществить замену отживших и не оправдавших себя форм жизни новыми, высшего
плана, установлениями, очистить мир от тормозящих это развитие людских [51]
категорий. Но тем большая слава ждет тех, на кого возложена обязанность быть
проводниками этих установлений, на пионеров грядущего мироустройства,
которое рождается в кровавой борьбе и рассчитано на долгие тысячелетия.
Этот Кристман, и заурядный полицейский сыщик Кирмер, и уголовник Раабе,
и доктор Герц со своим черным порошком - все они были глубоко убеждены, что
им действительно открыты какие-то высшие конечные истины, до которых не
дошли целые поколения философов, писателей, государственных деятелей и
которым "в силу отсталости" отчаянно сопротивляется почти все человечество.
Но они были уверены в своей абсолютной правоте и в "разумности" своих
действий еще и потому, что события развивались исключительно благоприятно,