"Нодар Джин. Повесть об исходе и суете" - читать интересную книгу автора

если хочешь - подбросим.
Я захотел и поехал в Манхэттен в черном пикапе без боковых окон.
Визгливом, как хасидизм. Сидел в кузове, напичканном связками молитвенников
и коробками мацы. На поворотах они елозили по сидению, наваливались на меня
с разных сторон и били между ног - что казалось символическим происшествием.
Правдивее правды.
Дольше всего задержалось чувство, что в пикапе было тесно, как будет в
могиле.

7. Олень наслаждался безразличием к жизни

- Завтра праздник, а мы еще ничего не раздали... Пару коробок и три
молитвенника, - пожаловался Шифман.
- Ничего не поделаешь: не берут! - ответил зоотехник и, повернувшись ко
мне, добавил по-русски. - Им, тутошним, невдомек, что нашего брата к Богу
уже не затащишь.
- А зачем? - сказал я. - Из двух людей, которые не встречали Бога,
ближе к Нему тот, кто к Нему не идет.
- Наш брат Бога не отрицает: просто не знает что с Ним делать, - и
перешел на английский. - Шифман, я вспомнил еще одну!
- Я собираю шутки о беженцах, - извинился Шифман.
- Прилетает, значит, он в Вену...
- Кто? - потребовал Шифман.
- Наш брат.
- Так и говори!
- Прилетает и заявляет, что в Израиль ехать не желает. В Америку? Нет.
В Канаду? Нет. В Австралию? Тоже нет. Вот тебе глобус и выбирай - куда!
Крутит наш брат глобус, рассматривает, а потом вздыхает: "А у вас нет
другого глобуса?"
Шифман хихикнул, а мне стало грустно.
В шею и в грудь била на рытвинах маца - плотные квадратные коробки с
бесхитростным рисунком египетского исхода: пустыня, пальма, пирамида и много
кривых палочек, то есть обретающих свободу братьев.
Текст под картинкой гласил, что продукт изготовлен в бруклинской
пекарне под наблюдением Рабби Соловейчика и что слово "маца" имеет два
значения: "хлеб свободы" и "хлеб бедствия", из чего, дескать, следует, будто
свобода обретается только через страдания, с которыми связан исход...
Шифман с зоотехником умолкли. В заднем окне, по обе стороны
экспрессуэй, плыли опрятные домики, разноцветные церквушки и игривые
кладбища, покрытые гладкой, как замша, травой и ласкающие глаз, как витрины
кондитерских лавок.
На одном из кладбищ, у белого креста, стоял олень. То ли тихо думал о
чем-то, то ли наслаждался безразличием к жизни.
- Нью-Йорк! - воскликнул хасид, и я обернулся.
В лобовое стекло, в просвет между коробками мацы и связками
молитвенников, ворвался высокий слепящий сноп из фаллических конструкций. Я
узнал Эмпайр Стэйт Билдинг, самый необрезанный из необрезанных небоскребов.
Внутри у меня екнуло и наступила тишина. С каждым мгновением сноп разгорался
ярче. Потом в ушах возник тревожный звон - как большая духовая музыка.
Когда интенсивность свечения достигла пугающей степени и мелькнула