"Нодар Джин. Философское" - читать интересную книгу автора

безумие, заявляет д-р Д. Купер, "возрождает нас". Только оно, пишет в книге
"Жизнь против смерти" другой "новый интеллектуал" Н. Браун, дает нам
"истинное блаженство и сверхъестественную власть".
Между тем один лишь иррационализм, даже столь откровенный, не обеспечил
бы Ницше роль пророка в стане "новых интеллектуалов": иррационалистами были
и Фрейд, и Юнг. "Успех" Ницше наивно объяснять и его особой,
драматически-афористической манерой мышления. Подлинную "ценность"
ницшеанства "новые интеллектуалы" усмотрели в его патологическом
волюнтаризме. Он достигает таких гипертрофированных размеров, что уже не
только отрицает интеллект, но благословляет все, что прямо противоположно
элементарным нормам разума и морали, и настойчиво "приглашает" Мэнсона на
виллу Шарон Тэйт...
Свое теоретическое выражение ницшеанский волюнтаризм нашел в
утверждении так называемого дионисического принципа. Он, по мнению Ницше,
"утешает" человека путем особого "дионисического опьянения"; это "опьянение"
человек ощущает лишь будучи "исчезающим моментом какого-то более высокого
единства - общины, полиса, мира в целом". Но существование в качестве
"исчезающего момента" возможно-де лишь при условии отказа от мышления,
которое само по себе стимулирует так называемую "аполлоновскую
индивидуацию", то есть неповторимость, обособленность человека. Почти по
иронизирующему Чехову: "Чем человек глупее, тем легче его понимает
лошадь".[74]
Ницше призывает культивировать "дионисические мистерии", причем
подразумевается, что человек волен придавать им самый разнообразный облик:
от "безобидной" мистики до кровавых визитов в стиле Мэнсона. Подобную
программу "культа безумия" ее идеологи расценивают как революционное
откровение, способное возродить человека и спасти его от бесконечных
страданий. Вот почему Мэлвин Мэддокс ссылается на Ницше с таким почтением:
"Ницше пророчествовал: "Все, что зовем сейчас культурой, просвещением,
цивилизацией, предстанет в один прекрасный день перед строгим и неподкупным
судьей... по имени Дионис"", - греческим богом экстаза, дурмана и безумия.
Ницше представил себе даже такую сцену: "Можно только гадать, как помрачнеет
и ужаснется "здравый ум" всех отживающих свой век рационалистов, когда мимо
них пронесется шумная толпа бесшабашных диониснйцев". И Мэддокс добавляет:
"Кажется, этот радостно-отчаянный день уже совсем близок".
Так ли это? Ответить на этот вопрос можно лишь после того, когда станут
очевидными именно социальные и психологические причины мощной эскалации
"безумия".
Существует мнение, которое мы уже приводили: задача философа не в том,
чтобы изрекать истину, а в том, чтобы убеждать. Когда же мысль не убеждает и
не впечатляет, приводят много правдоподобных аргументов. Нетрудно открыть,
что вся "идеология безумия" построена на шатком принципе ad hominem и
стремится убедить интеллектуала в выгодах антиинтеллектуализма. Однако ни
один из того сонма правдоподобных аргументов, которые называют "подзащитные"
Мэддокса, не прибавляет их идеям ни убедительности, ни впечатлительности.
Трудно, конечно, поверить тому, будто мышление есть "наш исторический
порок"; трудно разубедить человека в том, что Разум - великое завоевание его
истории, тот самый "вечный камень", о котором на Востоке говорили, что он
никогда не изнашивается, что "если вы потеряли его. то потеряли его лишь
вы". Думается, однако, что дело ж только в том традиционном авторитете,