"Нодар Джин. История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора

Мордко прислушался не к украинским вокалистам, а к трехтысячелетнему зову
кровожадных предков, а посему, выхватив пистолет, выстрелил прямо в светлое
будущее. Вместе с министром на паркетный пол замертво повалилась последняя
надежда на спасение России и человечества.
Хотя история России и человечества заслуживает лишь молчания, я
разбушевался: как же так, как же можно выдавать это за правдивую хронику!
Во-первых, никакой русский министр никак в жопу не был последней надеждой
человечества, а во-вторых, Мордко был не клоповидный иудей, а убежденный
выкрест по имени Дмитрий Богров... Как же так, да и можно ли?! Можно,
ответили Деминг с Помаром: Солженицын приехал в Америку за свободой, а в
Америке свободный человек кого хочет, того и оплевывает! Я возразил: для
народных радиочтений можно бы выбрать из его романа что-нибудь поправдивей,
поскольку народы несвободной России воспримут выбранное как призыв к
освобождению родины посредством еврейского погрома. Деминг обвинил меня в
переоценке догадливости народов несвободной России и удалился тою своей
походкой, которую я объяснял привычкой к бережной эксплуатации обуви.
-- Удалился! -- захихикал Помар. -- Настоящий христианин: когда ему
грозит удар по лицу, он сразу подставляет другое, - мое! Но я скажу прямо:
если твоих евреев начнут там бить, то это хорошо, потому что они станут
бежать оттуда на свободу, освободив тем самым и несвободную Россию!
Освободив от себя! Ты подумай!
Я начал думать, но - прервал зычный бас:
-- Марк! Быстро, Марк! К телефону: Наташа!
-- Это супруга! -- побледнел Помар и рванулся с места.
Бас принадлежал большой чернокожей самке с польским именем Ванда. Хотя
Ванда твердила всем, будто приходится дочерью известному краковскому
ксендзу, меня смущало ее другое утверждение: рано или поздно она меня
непременно трахнет, и, завершив атаку на дееспособное меньшинство вещателей,
выйдет, наконец, замуж за друга из родной Алабамы, кого все подозревали в
несуществовании. Своей сексуальной надменностью Ванда была обязана
властительному положению личной секретарши Марка.
-- Ванда, -- спросил я ее, -- кто такая Наташа?
-- Стерва! -- объяснила она и приблизилась ко мне.
-- То есть супруга Марка?
-- Наоборот, Солженицына! -- и дотронулась до нижней пуговицы на моем
пиджаке.
-- А почему стерва? Кроме того, что - уже замужем?
-- Жалуется, что не знаю русского!
-- А на кой хрен это ей нужно? -- сказал я с раздражением, относившемся
не к Наташе, а к Ванде, крутившей мою пуговицу.
-- Мы же начинаем сегодня передавать этот роман про убийство, а она
недовольна предисловием и меняет фразы. Вот меня, стерва, и истязает:
диктует по буквам русские слова!
-- А кто написал предисловие?
-- Маткин.
-- Чем же та недовольна?! Этот настрочит что прикажешь! Долой
коммунистов? - пожалуйста! Долой жидов? - тоже пожалуйста!
-- Не люблю их и я! -- насторожилась она. -- Но при чем они?
-- Солженицын пишет, что виноваты коммунисты и жиды.
-- В чем?