"Нодар Джин. История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора

уходящий в карман, и если шум вокруг мог перекрыть пощелкивание затвора, я
отодвигал шарф на груди и давил спусковой рычаг в кармане. Легче всего это
удавалось во время молитвы, когда еврей, воровато - только для себя одного -
приоткрыв окно в небо и высунув голову, не видел уже никого кроме Бога.
По приходу Смирницкого с женой и с началом службы, я - как бы в
молитвенном экстазе - стал выскакивать вперед к помосту, а при возвращении
разворачиваться грудью к старикам и щелкать. Время от времени выкрикивал
невпопад "аминь", но никто кроме Поли Смирницкой этого не замечал.
Закутанная в заношенное мужское пальто с несоразмерно огромными
пуговицами, она сидела на дальней скамейке и поначалу не сводила с меня
изумленного взгляда. Решив, должно быть, что я из хасидских трясунов,
успокоилась, опустила голову вниз и уже не отводила глаз от залатанной сумки
на коленях. Когда кто-нибудь из стариков взвизгивал от молитвенного
возбуждения, сумка вздрагивала на коленях, как живая, и Поля поглаживала ее
по бокам. Сгорая от любопытства, я ждал того момента в молитве, когда - в
почтении перед Богом - еврею полагается отступить назад на один шаг. Я
отступил на семь и увидел в сумке цыплят, трясущихся то ли в страхе перед
будущим, то ли из подражания старикам.
-- Я Поля Смирницкая, -- сказала старуха с виноватой улыбкой. -- А это
цыплята.
Глаза ее, такие же крупные, старые и тусклые, как пуговицы на пальто,
показались мне с чужого лица, - с лица напуганной птицы. По моим расчетам, в
катушке оставалось не больше двух кадров, и я лихорадочно соображал - как же
именно пригнуться, чтобы камера не проморгала ни ее взгляда, ни цыплят в
сумке, ни распахнутой двери с видом на пустынную улицу, откуда в синагогу
просачивались безвременье и скука. Когда я, наконец, выбрал позу и собрался
надавить на рычаг, старуха мотнула головой, отгоняя муху. Муха не унималась,
и старуха стала чувствовать себя еще более виноватой.
-- Это муха, -- кротко сказала она и добавила. -- А в вашем городе они
есть? Мухи.
-- В нашем? -- спросил я. -- Больше, чем цыплят.
Муха слетела к цыплятам, заморгавшим, как старая еврейка.
-- А у вас больше цыплят, чем мух? -- продолжил я.
-- Живых мало, -- ответила Смирницкая. -- И только на рынке. Нам,
правда, с Фимой дают в неделю по цыпленку на каждого в нашем магазине для
ветеранов. Все равно дорого.
-- Ветеранов чего?
-- Войны. У Фимы есть орден! Он политрук был, аминь!
-- Что?
-- Аминь! -- и кивнула в сторону раскачивающихся стариков. -- "Шма
исраел адонай элоену адонай эхад!"
-- Конечно, аминь! -- спохватился я и, повернувшись в сторону Фимы, не
смог поверить, что этот покрытый белым пухом старичок в засаленной шляпе -
был политрук в Красной армии. Он не походил даже на еврея: с крохотными
ладонями и розовощекий, Фима напомнил мне фарфоровую статуэтку тирольского
музыканта.
-- Фима - из ученой семьи, -- сказала Поля, провожая взглядом муху. --
Отец был раввин, немцы убили, а Фима до войны писал стихи на четырех языках.
И еще - для театра.
-- Коммунист?