"Томас Гиффорд. Сокровища Рейха" - читать интересную книгу автора

Надо беречь силы - впереди еще много миль, несколько часов пути. Может,
стоило лететь самолетом? Но нет, всякий, кто хорошо знал меня, не
задумываясь сказал бы, что я предпочту "линкольн".
В конце концов я завернулся в одеяло и, прислушиваясь к завыванию ветра
за окном, уснул.
А на следующий день меня хотели убить.


3

Этот день был такой же, как и предыдущий, только еще труднее и
утомительнее. Я ехал на запад в серой, крутящейся метельной пелене,
сводившей до минимума видимость, а соответственно и скорость. В пути мой
"линкольн" то и дело обгонял какие-то странной формы предметы, которые я
совершенно не мог различить при тусклом свете фар. По радио безостановочно
предупреждали о необходимости воздержаться от любых поездок, перечисляя
временно закрытые школы и перенесенные мероприятия. Но мне и в голову не
приходило переждать непогоду, я боялся опоздать: Сирил назначил встречу на
двадцатое, значит, двадцатого я должен быть на месте.
В Индиане и Иллинойсе погода немного прояснилась, и я на какое-то время
дал волю "линкольну". Судя по сводке погоды, сразу за Чикаго, после поворота
на иллинойское шоссе, и на следующем перегоне в Висконсин меня поджидал
буран. Сейчас же, пока светило мглистое солнце, я мог несколько
расслабиться. Напряжение от многочасовой езды при нулевой видимости сильно
утомило меня.
Может показаться странным, что только теперь, в 1972 году, проезжая по
местам, откуда пошла Америка, я предаюсь воспоминаниям о детстве,
проведенном в Куперс-Фолсе у деда, имя которого в тридцатые годы - в период
перевооружения Германии - стало синонимом американских приверженцев фашизма,
тех, кто изъявлял солидарность с целями и задачами национал-социализма в
Европе.
В середине тридцатых годов, еще до моего рождения, насаждавшийся в
Германии антисемитизм как-то не прижился у нас, в восточных штатах, во
всяком случае, он не являлся проблемой. С широко распространенной тогда
точки зрения, этот вопрос всегда был, есть и будет, поэтому каждая страна,
учитывая богатство, влияние и деловую хватку евреев, сама должна решать, как
ей поступать с ними. По мнению моего деда, евреев следовало воспринимать
только как партнеров по бизнесу, но, как любому бизнесмену, им нельзя
полностью доверять. И конечно же, не было никаких оснований не ладить с
ними. Их существование - реальный факт, и если дед не стал бы лезть из кожи
вон, чтобы выручить из беды какого-нибудь еврея, то и портить кому-то из них
жизнь он не видел смысла. Просто они - сами по себе, а как им решать свои
проблемы - их личное дело. То же самое он говорил и о католиках.
Остин Купер не был ни махровым расистом, ни оголтелым фанатиком. Под
маской колоритной личности, созданной падкими на сенсацию журналистами,
скрывался хладнокровный реалист, глубоко убежденный в том, что Европа - этот
недужный, шатающийся колосс - может возродить свое прежнее величие, что в
конечном счете послужит прогрессу мировой экономики и личному благополучию
Остина Купера. Он делал ставку или на новоявленного энергичного вождя, или
на коллективное политическое руководство, которые возродят ее былую гордость