"Томас Гиффорд. Сокровища Рейха" - читать интересную книгу автора

Все началось с телеграммы...
Последние несколько лет после развода с Дигби я жил в Кембридже, штат
Массачусетс, и пришел к выводу, что, хотя и не могу возродить в душе
ощущение безмятежности студенческой жизни в Гарварде, все же в этом местечке
я обрел некоторый покой. Я записался в библиотеку Уайднер, приучился
удовлетворять свои потребности в промтоварах в местном универмаге,
пользовался услугами находившихся поблизости нескольких книжных и
писчебумажных магазинов, а также газетных киосков, приобретал табак в
"Лиавитт и Пирс"; читал за завтраком "Кримсон" и "Нью-Йорк таймс", совершал
прогулки по Бойлстон-стрит мимо Элиот-хаус, где я когда-то обитал, и вдоль
реки Чарлз, возле которой страстно влюбился в женщину, ставшую поначалу
причиной моего развода, а затем покинувшую меня.
В Кембридже я чувствовал себя самим собой: здесь мне ничто не
напоминало о Дигби. Этот город был полной противоположностью Нью-Йорку, где
присутствие Дигби ощущалось на каждом шагу, поскольку у нее была масса
друзей, и где она была более известна, чем я.
В то памятное январское утро я сидел за письменным столом у себя в
кабинете, глядя на прошлогоднюю траву во дворе и серые пятна снега, похожие
на проплешины. В глиняной кружке передо мной дымился кофе, в тарелке лежала
ноздреватая английская сдоба. Тут же, на столе, возвышалась стопка желтых
линованных листов именного блокнота, исписанных моим неразборчивым мелким
почерком. Работа над романом "Мятеж", начатая мной в Гарварде во время
студенческих волнений, шла быстро. Вот уже шесть месяцев я не употреблял
спиртного и теперь был уверен, что с этим покончено навсегда. В тридцать
четыре года я почти разорился, но средств еще оставалось достаточно, чтобы
спокойно встретить завтрашний день.
Итак, весьма довольный собой, я наслаждался мыслью о том, что, собрав
волю в кулак, все-таки сумел выжить. И тогда-то, словно для того, чтобы
сбить с меня спесь, зазвонил телефон.
- Говорят с телеграфа. Мистера Джона Купера, пожалуйста, - произнес
женский голос.
- Купер у телефона.
- Вам телеграмма от... э-э-э... Сирила Купера.
- Прочтите, пожалуйста, - бодро сказал я, одновременно испытывая
щемящее и липкое чувство страха, которое неизменно вызывают слова "вам
телеграмма".
И в ответ услышал:
- "Срочно будь Куперс-Фолсе двадцатого января. Бросай все. Семейному
древу нужен уход. Выше голову, братишка. Сирил".
Голос любезно предложил повторить текст. Я с готовностью согласился и
второй раз прослушал его уже с облегчением: по крайней мере, никакой
катастрофы. Уставившись в окно и размышляя о том, что бы все это могло
значить, я спросил, откуда отправлена телеграмма.
- Из Буэнос-Айреса, - ответила телеграфистка голосом, интонация
которого была профессионально отшлифована.
Поблагодарив, я машинально потянулся за жестянкой с табаком, туго набил
трубку душистым "Балкан собрани", поднес большую кухонную спичку и полной
грудью втянул дым, ощущая аромат смеси и наблюдая как тлеющие хлопья
латакии[1] поднимаются над вересковой чашечкой трубки.
Первое, размышлял я, - никакой липы. Никто, кроме Сирила, не