"Эдуард Геворкян. До зимы еще полгода (Журнал "Химия и жизнь")" - читать интересную книгу автора

вдруг взмывает в небеса, унося с собой картонную руку малыша...
Вздрагиваю и просыпаюсь. С третьей бутылки я задремал.
В этот день пива я больше не пил.
А на следующий день выпал снег.


- Снег в мае - это, знаете ли, слишком!
Голос сверху принадлежал жене доцента Парсаданова.
- Э, бывает, - отозвался доцент.
Вниз полетел окурок.
С Парсадановыми у меня сложные отношения. Елена Тиграновна меня
терпела, поскольку мать помогала ей кроить. Но моего подопечного Аршака не
переваривала совершенно. Стоило ему включить магнитофон, как она
принималась стучать себе в пол, а Барсегянам в потолок. Аршак выкручивал
звук на "Комете" до предела. Тогда в качестве ответного удара она
сбрасывала весь имеющийся тоннаж - своего мужа. Доцент возникал в
шлепанцах, но при галстуке. Подмигивал Аршаку, а затем, выключив музыку,
они заходили ко мне, а у меня в запасе всегда было пиво. Через час-полтора
доцент возвращался к себе, а жена полагала, что он ведет воспитательные
беседы.
Снег лежал ровно, плотным слоем покрыв двор. Завтра все это неуместно
белое великолепие растает и грязью потечет по двору.
Только я сварил кофе, как пришел Аршак. Сварил и ему. В банке осталось
на самом донышке. Я показал ему банку, он кивнул и вышел. "И сахару заодно
купи!" - крикнул я вслед.
Надо бы с ним поговорить, все сказать. Сегодня. Или, в крайнем случае,
завтра. Его шаги были слышны с лестничной клетки, хлопнула подъездная
дверь. Донесся слабый свист - но уже из окна. Чему он удивился - снегу?
Аршака трудно чем-либо удивить. Помню его маленьким. Мало спрашивал,
много слушал. Единственный ребенок. Его отец был таксистом. Случайно сбил
женщину, испугался и убежал. Ну и получил срок.
Мать Аршака все эти годы тянула семью и вытянула. К возвращению отца
Аршак уже заканчивал школу. Дома Аршаку было скучно, он частенько забегал
к нам. В шестом классе я немного занимался с ним немецким, он стал пастись
у моих книжных полок. Цапнет наугад, сядет прямо на ковер и читает. Вижу -
мало что понимает, но ничего не спрашивает. Вопросы он начал задавать в
восьмом классе, странные вопросы, скорее - полуутверждения.
"А что, - спросил он как-то, - Блок - дурак?" Я возмутился и обиделся
за Сан Саныча, но Аршак невозмутимо ткнул в страницу пальцем. "Вот тут он
пишет, что Пушкин - веселое имя..." "Ну и что!" - вспылил я и обрушил на
него словеса.
Тогда-то я присмотрелся к нему и обнаружил, что "несчастный ребенок",
как любила приговаривать моя мать, накладывая ему в тарелку чудовищные
порции баранины с овощами, исчез, а на его месте возник юноша отнюдь не
бледный, но со взором вполне горящим. И в огне своих сомнений он готов
сжечь полмира, а если понадобится, то и весь. Сей отрок вместо того, чтобы
преклониться перед моей мудростью и содрогнуться мощи подпирающих меня
книжных полок, дерзит вякать и вякает толково.
И я... принял его всерьез. Разница в годах была солидной, почти
пятнадцать лет. Некоторое снисхождение к нему мешало возникновению дружбы.