"Герман Гессе. Краткое жизнеописание" - читать интересную книгу автора

вырывался дым.
Никогда еще игра не восхищала меня так, как на этот раз. Я позабыл за
этим возвратом к искусству не только то обстоятельство, что я был под
арестом, под судом и едва ли мог надеяться окончить свою жизнь вне
исправительного заведения, - мало того, я часто забывал упражняться в магии,
находя самого себя достаточно сильным волшебником, когда под моей тонкой
кистью возникало какое-нибудь крохотное деревце, какое-нибудь маленькое
светлое облачко.
Между тем так называемая действительность, с которой я на деле
окончательно порвал, прилагала все усилия, чтобы глумиться над моей мечтой и
разрушать ее снова и снова. Почти каждый день меня забирали, препровождали
под стражей в чрезвычайно несимпатичные апартаменты, где посреди множества
бумаг восседали несимпатичные люди, которые допрашивали меня, не желали мне
верить, старались меня ошарашить, обращались со мной то как с трехлетним
ребенком, то как с отпетым преступником. Нет нужды побывать под судом, чтобы
свести знакомство с этим поразительным и поистине инфернальным миром
канцелярий, справок и протоколов. Из всех преисподних, которые человек
странным образом обречен для себя создавать, эта всегда представлялась мне
наиболее зловещей. Пожелай только сменить местожительство или вступить в
брак, розымей нужду в визе или паспорте - и ты уже ввержен в эту
преисподнюю, ты принужден проводить безрадостные часы в безвоздушном
пространстве этого бумажного мира, тебя допрашивают и обдают презрением
скучающие и все-таки торопливые унылые люди, твои простейшие и правдивейшие
заверения не встречают ничего, кроме недоверия, с тобой обращаются то как со
школьником, то как с преступником. Что тут говорить, это всякий знает по
собственному опыту. Давно уже я задохнулся бы и окоченел в этом бумажном
аду, если бы мои краски не дарили мне снова и снова утешения и удовольствия,
если бы моя картина, мой чудесный маленький пейзаж не возвращал мне воздух и
жизнь.
Перед этим пейзажем стоял я однажды в моем узилище, как вдруг снова
прибежали тюремщики со своими докучными понуканиями и вознамерились оторвать
меня от моей блаженной работы. Тогда я ощутил усталость и нечто вроде
омерзения от всей этой маеты и вообще от этой грубой и бессмысленной
действительности. Мне показалось, что теперь самое время положить мукам
конец. Если мне не дано без помехи играть в мои невинные художнические
игры - что же, мне оставалось припомнить занятия более существенные, которым
я посвятил не один год моей жизни. Без магии не было сил выносить этот мир.
Я вспомнил китайский рецепт, постоял минуту, задержав дыхание, и
отрешился от безумия действительности. Затем я обратил к тюремщикам учтивую
просьбу, не будут ли они так дюбезны подождать еще мгновение, потому что мне
надо войти в поезд на моей картине и привести там кое-что в порядок. Они
засмеялись, как обычно, ибо считали меня душевнобольным. Тогда я уменьшил
мои размеры и вошел внутрь моей картины, поднялся в маленький вагон и въехал
вместе с маленьким вагоном в черный маленький тоннель. Некоторое время еще
можно было видеть, как из круглого отверстия клубами выходил дым, затем дым
отлетел и улетучился, вместе с ним - вся картина, а вместе с ней - и я.
Тюремщики застыли в чрезвычайном замешательстве.