"Герман Гессе. Паломничество в страну Востока" - читать интересную книгу автора

или хотя бы малую его долю, передо мной распадающаяся на
обломки масса образов, однажды отразившихся в некоем зеркале, и
это зеркало - мое собственное "я", и это "я", это зеркало,
всякий раз, когда я пытаюсь задавать ему вопросы, оказывается
просто ничем, пустотой, лишенной глубины поверхностью
стеклянной глади. Я кладу перо, положим, с намерением и с
надеждой продолжить завтра или в другой раз, нет, еще раз
начать все сызнова, но за этим намерением и этой надеждой, за
моим неудержимым порывом рассказывать и рассказывать нашу
историю лежит смертельное сомнение. Это исстари знакомое
сомнение, которое началось в часы, когда мы разыскивали Лео по
долине Морбио. Сомнение это не ограничивается вопросом: вправду
ли можно рассказать то, что было? Оно ставит другой вопрос:
вправду ли было то, что я хочу рассказать? Стоят вспомнить
примеры, как даже участники мировой войны, у которых нет ни
малейшего недостатка в фиксированных фактах, в
засвидетельствованной истории, подчас должны были испытать то
же сомнение.
С тех пор как было написано все предшествующее, я снова и
снова возвращался мыслями к моей задаче и искал какого-нибудь
подступа к ее решению. Решения по-прежнему нет, передо мною все
еще хаос. Но я дал самому себе слово не отступаться, и в то
мгновение, когда я приносил этот обет, на меня сошло, словно
солнечный луч, одно счастливое воспоминание. Именно так, пришло
мне на ум, точно так уже было у меня на сердце однажды-в те
дни, когда начинали мы наше странствие; и тогда мы брались за
дело, по всем обычным соображениям неосуществимою, и тогда мы
шли, казалось, в темноту, не зная пути, без малейшего расчета
на успех,-и все же в наших сердцах ярко сияла, затмевая любую
действительность, любую видимость неизбежного, вера в смысл и в
необходимость предпринятого нами. Отголосок прежнего чувства
пробежал по моему сердцу, как дрожь, и пока длилось мгновение
этой блаженной дрожи, все было осиянно, все снова
представлялось возможным.
Ну, как бы то ни было: я принял решение не отступать от
выбора моей воли. Пусть мне придется по десять, по сто раз
начинать сызнова мою не поддающуюся пересказу историю и сызнова
оказываться перед той же пропастью, мне ничего не останется,
как начать ее в сто первый раз; если уж мне не дано собрать
распавшиеся образы в осмысленное целое, я постараюсь хотя бы
как можно вернее сохранить каждый отдельный осколок образа. И
при этом я сохраню верность, если это сегодня еще мыслимо,
одной из первейших заповедей нашего великого времени: только не
рассчитывать, только не давать запугать себя соображениями
рассудка, но помнить, что вера сильнее, нежели так называемая
действительность.
Правда, я должен сознаться, что с тех пор сделал одну
попытку подступиться к моей цели путем разумным и практическим.
Я посетил одного друга моей юности, который живет в этом же
городе и работает редактором какой-то газеты, его фамилия