"Герман Гессе. Паломничество в страну Востока" - читать интересную книгу автора

скоро распадется, что почти все мы-и я, и я тоже!-сызнова
заблудимся в унылых беззвучных пространствах нормированной
действительности, точь-в-точь чиновники или лавочники, которые,
придя в себя после попойки или воскресной вылазки за город,
сейчас же нагибают голову под ярмо деловых будней!
В те дни никто не способен был на такие мысли. В окно моей
спальни в башне Бремгартенского замка долетал запах сирени,
сквозь деревья мне слышалось журчание потока, глубокой ночью
спустился я через окно, пьянея от блаженства и тоски,
проскользнул мимо бодрствовавших рыцарей и уснувших бражников
вниз, к берегу, к шумящим струям, к белым, мерцающим морским
девам, и они взяли меня с собой в лунную глубину, в холодный,
кристаллический мир их отчизны, где они, не ведая искупления,
не выходя из грез, вечно тешатся коронами и золотыми цепями
своей сокровищницы. Мне казалось, что месяцы прошли над моей
головой в искрящейся бездне, но, когда я вынырнул, чуя глубоко
пронизавшую меня прохладу, и поплыл к берегу, свирель Пабло все
еще звучала далеко в саду и луна все еще стояла высоко на
небосклоне. Я увидел, как Лео играет с двумя белыми пуделями,
его умное мальчишеское лицо светилось от радости. В роще я
повстречал Лонгуса, он сидел, .разложив на коленях пергаментную
книгу, в которую вписывал греческие и еврейские знаки- слова,
из каждой буквицы которых вылетали драконы и вились
разноцветные змейки. Меня он не увидел, он в полном
самозабвении чертил свои пестрые змеиные письмена, я долго,
долго всматривался через его согнутое плечо в книгу, видел, как
драконы и змейки вытекают из строк, струятся, беззвучно
исчезают в ночных кустах. - Лонгус,-позвал я тихонько,-милый
мой друг! Он меня не услышал, мой мир был далек от него, он
ушел в свой собственный. А поодаль, под лунными ветвями,
прогуливался Ансельм, держа в руке ирис, неотступно глядя с
потерянной улыбкой в фиолетовую чашечку цветка.
Одна вещь, которую я уже многократно наблюдал за время
нашего паломничества, как следует над ней не задумываясь, снова
бросилась мне в глаза там, в Бремгартене, озадачив меня и
слегка опечалив. Среди нас было много людей искусства, много
живописцев, музыкантов, поэтов, передо мной являлись яростный
Клингзор и беспокойный Хуго Вольф, неразговорчивый Лаушер и
блистательный Брентано-но, сколь бы живыми, сколь бы
обаятельными ни были образы этих людей, другие образы,
рожденные их фантазией, все без исключения несли в себе куда
больше жизни, красоты, радости, так сказать, реальности и
правильности, чем их же творцы и создатели. Пабло восседал со
своей флейтой в дивной невинности и веселости, между тем как
измысливший его поэт скитался по берегу, как тень,
полупрозрачная в лунном свете, ища уединения. Подвыпивший
Гофман язычком пламени метался от одного гостя к другому, ни на
минуту не умолкая, маленький, словно кобольд, ах, и его образ
тоже был лишь наполовину реальным, лишь наполовину сбывшимся,
недостаточно плотным, недостаточно подлинным; и в это же самое