"А.И.Герцен. Елена " - читать интересную книгу автора

- С почты, - сказал камердинер.
Князь распечатал его, оно очень коротко: "С истинным и душевным
соболезнованием известить должен я Ваше сиятельство, что Елена Павловна
скончалась в ночь на сегодняшний день в два часа с четвертью. Часа за три
до смерти она попросила бумаги и, перо, хотела писать Вашему сиятельству,
но, написавши несколько строк, она бросила и сказала:
"Он не станет читать". Потом впала в забытье, минутами приходила в
себя, но и тут речь ее была несвязна. Ваш портрет требовала беспрестанно.
"Кончено, - сказала она наконец, - мне легче: пусть он не знает моих
страданий. Бог простит меня. Видите - свет и музыка". Тут улыбка
показалась на охолодевших устах - и ее не стало. Подробности следующий
раз, боюсь опоздать на почту".
В письмо была вложена записочка, измятая судорожными движениями и
облитая слезами. В ней не было никакого смысла и почти нельзя было
прочесть - так слаба была рука писавшая: "Mes tourments finissent...
Merci, grand Dieu!.. Oh, que je taime, mon ange... Hate-toi de venir [Моим
мучениям приходит конец... Благодарю, боже!.. О, как я люблю тебя, ангел
мой... Приезжай скорее (франц.)], а то опоздаешь, я умру, скоро умру...
Qu'il est beau... elle..." [Как он прекрасен... она... (франц.)] Знаете ли
вы то чувство, когда человек очнется после обморока? Он видит, что все
знакомое, но точно будто в первый раз, двух мыслей связать нельзя,
удивительная тупость в голове; человек делается меньше, чем скот, -
растение.
Точно то же сделалось в душе князя. Он не был порочен, вся вина -
необузданность, к которой он привык с молодых лет.
С начала письма вся кровь бросилась ему в сердце и в голову, и он
дрожал от холода, рука не могла держать сигары, она выпала; язык высох,
лицо посинело, но он читал, прочел все, положил письмо, посмотрел около
себя, на стены. Портрет его отца встретился глазам, ему очень хотелось
знать, чей это портрет; потер себе лоб, но не мог сообразить. Потом
инстинктуально вспомнил о сигаре, спросил камердинера, где она; тот подал
ему, он начал расщипывать ее и положил на стол. Потом он посмотрел на
камердинера, тот не мог вынести его взора и задрожал. "Воды!" - сказал
князь совсем не своим голосом. Он выпил два стакана, неверными шагами
дошел до дивана и бросился на него. Тут немного пояснее стало у него в
голове и гораздо мрачнее на душе.
- Я буду спать здесь, - сказал он слуге.
Слуга взял свечи, поклонился и пошел.
- Оставь свечи и убирайся к черту! - закричал князь.
Камердинер вышел в лакейскую и, встретив там дворецкого, сказал ему
шепотом: "Ну уж, Спиридон Федорыч, как наш князь нарезался сегодня - зюзя
зюзей! Не смеет жене носу показать; там улегся в угольной на диване -
болен, дескать.
Сначала с воздуха-то незаметно было, а как теплом-то его обдало, так
еле на ногах стоит".
- Это они не пьяницы, - сказал дворецкий. - Мы, вишь, пьем одни.
Пойдем-ка с горя в буфет.
И пошли.
Князь взглянул на часы - четверть третьего. Ему сделалось холодно, как
на морозе без шубы. Но он решительно ни о чем не думал, душа его была