"Игорь Гергенредер. Антинормандская Великорось" - читать интересную книгу автора

имя М.В.Родзянко о согласии отречься от престола в пользу сына".
По иным источникам, Рузский не вернул телеграммы Николаю, но и не велел
их отправлять - ожидая Гучкова и Шульгина. Официальный историограф Николая
II генерал-майор Д.Н.Дубенский оставил запись в дневнике, что царь,
отрекаясь, уже знал об ожидаемом приезде депутатов. Он потому и подписал
телеграммы, "дабы не делать отказа от престола под давлением Гучкова и
Шульгина".
Дубенский отмечает: придворные "выражали сожаление, что государь
поспешил, все были расстроены, насколько могут быть расстроены эти пустые,
эгоистичные в большинстве люди". По словам историографа, через полчаса после
отречения он стоял у окна вагона и плакал, в это время мимо окна прошёл царь
с герцогом Лейхтенбергским, весело посмотрел на военного писателя, кивнул
ему и отдал честь. Дмитрий Николаевич полагает: "Тут возможна выдержка или
холодное равнодушие ко всему". Он замечает также о царе, что после отречения
"у него одеревенело лицо, он всем кланялся..."
Не понять ли так, что Николай, когда ему показали: его армия - против
него, - оказался сражён, морально убит? "Перед Царем, - позднее напишет
Дубенский в книге "Как произошел переворот в России", - встала картина
полного разрушения его власти и престижа..." То есть он почувствовал полную
беспомощность, увидел, что власти у него уже нет и лишь одно от него
зависит: спасти семью от расправы. Она предстала столь вероятной и близкой,
что он не мешкая подписал телеграммы об отречении. Затем в сознании, что у
него не имелось выбора, что это - Судьба, - почерпнул облегчение. Облегчение
оттого, что избегнута катастрофа: разоблачение и, как следствие, неминуемое
убийство жены, детей, его самого. Чувством избавления и можно объяснить то,
что он сохранял хорошую мину при диктуемой ему игре.
Он "наивно думал, - записал Дубенский в дневнике, - что может
отказаться от престола и остаться простым обывателем в России ("обывателем",
заметим, весьма обеспеченным. - И.Г.)". В разговоре с лейб-хирургом
С.П.Фёдоровым Николай обмолвился: "Неужели вы думаете, что я буду
интриговать. Я буду жить около Алексея и его воспитывать". Фёдоров, говоря о
болезни Алексея гемофилии, в то время неизлечимой, заключил, что наследник
вряд ли доживёт до шестнадцати... После этого, обсуждая положение с
Фредериксом, Николай заплакал.


Когда в девять вечера приехали депутаты Гос. Думы, он услышал от
Гучкова, что с сыном ему придётся расстаться, ибо "никто не решится доверить
судьбу и воспитание будущего государя тем, кто довел страну до настоящего
положения". На это Николай ответил, что расстаться с сыном не может и
передаёт престол своему брату Михаилу Александровичу. Взяв привезённый для
него текст отречения, он вышел и примерно через час вернулся с
перепечатанным на машинке подписанным актом. Это была насмешка над правом,
запрещающим такие немыслимые вещи, как отречение за несовершеннолетнего
наследника. Но что поделать, коли царя отличала простота отношения к
законам, к стране? О свершённом он оставил в дневнике несколько простых
фраз: "Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я
поговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал
из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и
обман!"