"Игорь Гергенредер. Антинормандская Великорось" - читать интересную книгу автора

Петрограда из различных источников и считаются достоверными".


Потом историки напишут, что М.В.Алексеев позволил создать у себя ложные
представления о событиях в Петрограде, дал "сделать себя орудием свержения"
царя. Будто у Михаила Васильевича и у самого не имелось стимулов для той
бурной деятельности, которую он развил. Рузский беседовал с царём с глазу на
глаз, когда в вагон доставили телеграмму Алексеева с образцом манифеста,
предлагаемого Николаю для подписания. Главное здесь - написанные за царя
слова "я признал необходимым призвать ответственное перед представителями
народа Министерство, возложив образование его на председателя
Государственной Думы Родзянко". То есть монарху предложено скрепить своей
подписью передачу власти в другие руки.
Не церемонится Михаил Васильевич! Ибо знает, что сделают с царём и его
семьёй в случае разоблачения, - как знает и то, что и самому Николаю это
известно. Тому уже дали понять, что распорядители на балу настроены
серьёзно. Когда Николай велел сопровождавшему его дворцовому коменданту
отправить Родзянко телеграмму, Рузский вырвал её из рук придворного, заявив,
что здесь он сам отправляет телеграммы. Все переговоры по телефону и по
телеграфу со Ставкой и с Петроградом генерал взял на себя. С.С.Ольденбург
пишет: "Государь не мог сноситься с внешним миром; он, видимо, не мог,
помимо желания ген. Рузского, покинуть Псков. Фактически он как бы находился
в плену".
После длительной беседы с Николаем генерал передаёт Родзянко по прямому
проводу: император выразил окончательное решение - "дать ответственное перед
законодательными палатами министерство, с поручением Вам образовать
кабинет". Телеграф отстукивает в ответ: "...то, что предполагается Вами - не
достаточно и династический вопрос поставлен ребром". Генерала уведомляют:
"Очевидно, что Его Величество и Вы не отдаете себе отчета в том, что здесь
происходит ... народные страсти так разгорелись, что сдержать их вряд ли
будет возможно; войска окончательно деморализованы: не только не слушаются,
но убивают своих офицеров".
Теперь Рузский знает цену тому, что передал Алексеев ("в Петрограде
наступило полное спокойствие, войска примкнули к Временному Правительству в
полном составе..."). Но так ли неожиданно для Николая Владимировича, что
открылась ошибка? Поверил ли он с самого начала в "частные сведения"? Не
знал ли, для чего они - именно такие - нужны? Нужны же они, дабы осуществить
главное: то, что пока не доведено до конца. Генерал спрашивает у Родзянко,
"в каком виде намечается решение династического вопроса". Родзянко
телеграфирует: "грозные требования отречения в пользу сына, при регентстве
Михаила Александровича, становятся определенным требованием".
Некоторые думские деятели сознавали, как будет зыбко положение нового
правительства - утлое судёнышко легко может утонуть, - и посему хотели
сохранить каркас прежней империи. Сторонниками конституционной монархии
были, к примеру, Гучков, Милюков. Несовершеннолетний Алексей на престоле и
брат Николая как регент (не имеющий власти), - служа фасадом, придавали бы
новорождённому правительству видимость легитимности. Главное: немцы лишались
покровителя-самодержца, и с их преобладанием можно было покончить без
оглядок и оговорок. Вот что важно для Рузского и для Алексеева, которому
разговор с Родзянко передали незамедлительно.