"Игорь Гергенредер. Страсти по Матфею (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

- В Непале, знаете, - ха-ха-ха! - принято украшать музыкальные
инструменты цветами, вот и я, так сказать: вы мне музыку, я вам... Нет,
серьёзно, вы меня буквально спасли!.. Тогда, в этом магазине, я был в таком
состоянии... Вы всё поняли... непостижимо! Простите, а кто вы по профессии?
- Педагог. В школе для... для нездоровых детей.
Ты произносишь: "Понимаю", - охватывая взглядом её, непринуждённо
стоящую перед тобой, домашнюю, в серой олимпийке, в джинсах, ты свободно
проникаешь в её глаза... И с чем-то встречаешься там, в их зазеркалье, таком
глубоком, - пожалуй, даже чересчур глубоком... И вдруг обронённое тобой
"понимаю" по ассоциации вызывает в сознании слово "понимание". Так ты
мысленно называешь то, что заметил в глубине её глаз: некое "понимание",
пока закрытое для тебя, ты только чувствуешь за этой фигуркой иное
существо... Оно здесь. И оно далеко от тебя. Очень. Ты почти в
растерянности. Пауза длится - ещё две-три секунды, и тебе не останется
ничего, как протянуть руку за пластинкой, поблагодарить и уйти.
И ты исходишь, исходишь словами благодарности - жалкое лепетание!
проклятье! - переминаешься в своих ботинках на высоком каблуке, не знаешь,
куда деть торт, который у тебя не берут, машинально повторяешь конец её
фразы, заменив мягкое определение разящим: "В школе для дефективных
детей", - говоришь ты, поправляешься: "для несчастных детей", - и, в
беспокойстве от её взгляда, хочешь как-то замять: "В сущности, и в сорок два
можно чувствовать себя несчастным дитём..." Что-то пощипывает тебя изнутри,
и ты как бы со стороны слышишь свой голос: "В иные мгновения оглядишься - и
нет ничего... Всё было, всё есть... - и ничего нет... пустота, сквозняки,
лёд. Как в детстве, когда приснится небывалая игрушка: вот, ты держишь её в
руках!.. Проснулся - и ничего... Несчастный ребёнок, конечно, плохо.
Несчастный ребёнок в сорок два - это бездна безысходности, тебе никто не
поможет, никогда, потому что ты маскируешься тщательно, мастерски..."
Она вдруг протягивает руку, ты хватаешь её и, опомнившись, замолчав,
смешавшись, продеваешь её палец под верёвку на картонной коробке.
- Держите эту штуку - "Пражский", то есть, наоборот, - нервный
смешок, - "Трюфельный". Вы какой больше любите? То есть в том смысле, что я
хотел спросить, нравится ли вам этот, так сказать, который, я не знаю,
какой...
Каламбура не получается, тебя предало твоё остроумие, шутливо
отвешиваешь полупоклон в ответ на её приглашение пройти: ты не узнаёшь себя,
проклятье!.. косноязычие, беспомощный смех, мелькание рук - до чего же они
сейчас мешают!
- Как ваш больной друг? - спросила она тихо.
Ты в ошеломлении повторяешь, беззвучно шевельнув губами: "Друг?.." -
напрягаешься: что имеется в виду? на что она намекает? ведь у тебя же нет...
Ах, да! Ну как же... большая чистая душа...
И наконец - наконец-то! - ты с удовлетворением слушаешь свой голос, он
обретает соответствующую интонацию:
- Очевидно, как ни страшно это сознавать, надежды никакой. Абсолютно.
Пауза - здесь она обязательна - ты используешь её, чтобы неторопливо
разместить дублёнку на вешалке, пригладить чахленькие волосы перед зеркалом:
в нём ты встречаешься со своими глазами.
- Эти глаза... - медленно проходишь за ней в комнату. - Не могу видеть
их. В них немой вопрос: сколько это ещё продлится?