"Игорь Гергенредер. Стожок на поляне ("Комбинации против Хода Истории", #6) (про гражд.войну)" - читать интересную книгу автора

перекрестилась двуперстием.
- Раскольница?
- Мы - христиане истинные! У меня чахотка, век мой короток. Но даст
Господь-Вседержитель - ещё послужу...
Головная боль, тоска кровоточащая; безысходность. Армия бежит, бежит от
красных; разваливается.
- О себе сам позабочусь. Уйдите!
Вдруг показала его кольт, бросилась в тамбур. Вернулась,
дрожаще-изнурённая:
- Страшное задумал! Измаялась в крови душенька твоя, мрак, скверна в тебе.
Единое светлое пятнышко вижу: стожок на поляне.
Вспыхнул жёлтый фонарь в вагоне ночном. Застилает пелена глаза,
сотрясается тело - в падучей будто. Заговорил, заговорил о цветущих лугах
вокруг Воздвиженского имения... как мальчишкой взбирался на Царёв Курган,
подраненного коршуна выходил. Как скакал, с родным гнездом прощаясь, на
игреневом дончаке. В двенадцать лет.
"Я там начался! Мы там все начинались..."
Рванулись из пересохшего рта слова - гной из изболевшейся страшной раны:
- Будь на престоле другой монарх, не случись войны с Германией - прибывали
бы млеко и мёд на российской земле, наполняло бы Волгу драгоценное миро,
длилось и длилось бы благоденствие по безмятежной России... Царь -
верователь египетский, спирит, друг растлителей-колдунов - не удержал
страну от войны, а потом и вовсе ввергнул её в трясину. А мы, родовая
знать, не только не встали стеной против войны - наоборот, ринулись в неё
с бахвальством... но всего ужаснее: погнали на гибель сотни тысяч невинных
кормильцев русских! Потому что мы сами были растленны в тщеславии, в
заносчивом себялюбии...
Сестра приблизила пронизывающие горестные глаза:
- Почувствовал правду. Вот оно, истинное, в тебе светит! Не стыдись,
отворяй душу. Знаю, нудно тебе: укрепились бесы. Не каялся, любил
самохвальство, привык к сладкому угождению, к ублажению...
Отвернулся к стенке, сказал как в беспамятстве, что восемь месяцев назад
жена-красавица ушла к жёлтому кирасиру князю Туганову, любимцу атамана
Анненкова.
- Плачешь по ней?
Смолчал. Поняла - плюнула яростно, застонала.
- Тебя кровь пролитая сжигает! язвы гноятся! А прелесть бесовская всё одно
не отпускает... - шёпот прерывистый, кашель. - Или не открылось тебе, что
она - блудница мерзкая?
"Я мерзее".
Сжала плечо вздрагивающими руками, прижалась мокрым от слёз лицом:
- Господи, что делаю! Срам какой... грех какой... Господи, прости! Обрати
мой грех ему во благо! Не отдай его душу! Спаси, сохрани...



Вскрикивают в бреду, стонут раненые; трясёт вагон, мечутся тени; сестра
милосердия молится шёпотом, задыхается, крестится истово, судорожно
вскидывается в плаче.
Не скоро затихла.