"Игорь Гергенредер. Парадокс Зенона ("Комбинации против Хода Истории", #4) (про гражд.войну)" - читать интересную книгу автора

молочной, с жёлто-синим отливом по краю.
- Ни звука - и будешь жить! - внушительно сказал мужчина в шарфе.
В избе на соломе тесно лежали спящие. Горела, оплывая, свеча в стакане на
подоконнике. Вошедших окатило могучим, неповторимым ароматом перегорающей
в утробах самогонки. Некрупный человек с тяжёлым автоматическим пистолетом
в руке резко крикнул:
- Не встава-а-ть!!!
Его спутник занёс над головой бутылочную гранату:
- Категорически обещаю - взорву!
Караульных надёжно связали.
В это же время были обезврежены и другие заставы.


4


В предместье, что исстари звалось Форштадтом, встретились эсер Двойрин и
казачий войсковой старшина Лукин. Беседовали в рубленом флигеле
мукомольной артели. Здесь угревно и душно от топящейся печки-подземки.
Стены из тёсаных брёвен отпотели, осклизли, и казалось, что их намылили
бурым мылом.
Дюжий Лукин сидел на лавке, слегка подавшись вперёд, пышные усы выступали
красивыми полукружьями по сторонам рта. Фонарь, заправленный ворванью,
озарял оранжево-чёрные Георгиевские ленточки на груди казака.
Саул Двойрин, снявший куртку и шарф, присел напротив на табуретку, он был
в застёгнутой до горла шевиотовой тужурке, на впалых щеках, на угловатом
подбородке завивалась редкая коротенькая бородка. У него худое, лишённое
красок лицо человека, измождённого голодом или болезнью. Но это обманчиво.
Войсковой старшина знает: Двойрин здоров, быстр и неимоверно вынослив.
"Одержимый!" - Лукин помнит, с каким сложным, замысловатым чувством он
знакомился с этим штабс-капитаном пару месяцев назад. Еврей, эсер!.. Ну не
насмешка ли судьбы: идти против дьявола об руку с лешим?.. На вопрос,
серьёзна ли его ненависть к большевикам, Двойрин тогда ответил
затаённо-страстным, запавшим вглубь голосом:
"Кровавые исторические провокаторы! Они провоцируют враждебность к святым
идеалам революции, они неизмеримо гнуснее самых отъявленных
реакционеров..."
Казак про себя заметил: "Говорит так, будто сейчас спустит курок.
Встреться мы с ним в девятьсот пятом - он с точно такой же яростью целился
бы в меня".
Весной восемнадцатого подпольщик прицеливался в большевиков.
Прицеливался, когда их, случалось, бывала толпа против него одного. Лукин
не мог отогнать безотрадную мысль, что голову Двойрина красные предпочли
бы, пожалуй, сотне казачьих голов.
Сейчас подпольщик докладывал войсковому старшине как главному в
предстоящем деле:
- Пути в город открыты. Гарнизон спит.
- В последнем я не уверен, но караулы вы сняли похвально! - сказал Лукин
с грубой мрачностью.
Ожидался отряд, который уже должен был выступить из рощи. Ему предстояло