"Анатолий Генатулин. Бессонная память (рассказы)" - читать интересную книгу автора

заброшенность, голод и жажда... А что чувствовали тяжелораненые?...
Безысходность и тоска...
То ли тянулся день, то ли уже снова был вечер, потому что умолкли
грохот мин и хищное клацанье пулеметов, как будто валуны на передке
утомились и вздремнули, напившись людской крови. Может, и война кончилась,
Второй фронт попер на немцев и поймали Гитлера, а я не успел повоевать и
заработать медаль, чтобы гордо предстать перед деревенскими девушками.
И вот в минуты сторожкой тишины прифронтового леса, в негаснущем свете
нескончаемого северного вечера родился звук. Нет, голос. Человеческий голос.
Низкий, грудной, глубинный. Родился напев:
Те-е-мная ночь...
Это было так неожиданно, как будто даже неуместно - где темная ночь,
где степь, где звезды?...
...Ты меня ждешь
И у детской кроватки тайком
Ты слезу утираешь...
Детских кроваток в нашей башкирской деревне сроду не было, взрослые у
нас спали на нарах, а дети качались в люльках, подвешенных к потолку избы.
Поэтому воображение мне нарисовало женщину, солдатскую жену, наверное, мою
любимую тетку Миньямал, возле такой люльки.
Раненые, которые до этого как-то еще шевелились, метались в тоске,
что-то произносили слабым голосом, - затихли, замерли, прислушиваясь к
завораживающему молитвенному напеву.
...Смерть не страшна.
С ней не раз я встречался в бою...
Тут голос слабел, удаляясь, и оборвался где-то далеко за лесом.
Все молчали, прислушиваясь к тишине и ожидая возвращения песни. Но
молитвенный напев не вернулся. В открытом оконце палатки лишь едва внятно
звучал тихий вечерний лес.
Сосед мой Татарин, как бы задумавшийся, уставившись на забинтованную
ногу, вдруг спросил:
- Слушай, ты не запомнил, что он про детскую кроватку?
- Она тайком слезу утирает, - ответил я.
Он снова задумался и произнес срывающимся голосом:
- Это же о ней... о моей жене... слезу утирает...
И заплакал, плакал жалко и побито, как плачут подростки. Но, видно,
устыдившись, сдержал невольную слабость и уже спокойнее произнес:
- Если сегодня не вытащат меня из этой могилы, у меня начнется
гангрена. Что, я вернусь домой калекой?!
- Наверно, скоро увезут нас, - пытался я утешить его.
- Жди, увезут! Заберут с краю у входа пять человек, а ты жди своей
очереди!
- А ты проси санитарку, чтобы перенесла тебя к выходу.
- Неудобно, - ответил Татарин, помолчав. - Что скажут другие.
Постепенно успокоились, и мне стало казаться, что пришедший откуда-то
молитвенный напев прозвучал давно и уже забыт, или, может, никакой песни и
не было, а божественный звук породили немеркнущий северный день, лесные
дебри и вся эта каменистая и озерная земля, а наши усталые от страха и тоски
души приняли этот протяжный звук за песню, прибавив к ней наши горестные
мысли и слова любви...