"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

Немного постояли возле раненого. Голубицкий хотел было разрезать сапог на
раненой ноге солдата, но тот захныкал: "Не порть голенище, распори по шву,
как же я без сапог буду?!" А сапоги у него были добротные, яловые, видно,
как и я, паренек долго припухал в тылу и раздобыл там хорошие сапоги.
Голубицкий снял с ноги раненого сапог, перевязал рану, поверх бинта намотал
портянки и, рослый, здоровый, взвалив парня на закорки, неся в руке его
карабин и разрезанный сапог, потащил в тыл.
Ранение нашего товарища и вид крови возбудил в нас темную злобу на
немцев. Когда немец в тебя еще не стреляет, ты ненавидишь его какой-то
спокойной или рассудочной, что ли, ненавистью, но как только он начинает
бить по тебе, в душе твоей поднимается та самая лихорадка злобы и ненависти,
которая в смертоубийственной драке бывает сильнее страха, сильнее разума.
Мы продвинулись по оврагу ближе к второму взводу. Второй, третий и
четвертый взводы тоже никак не могли высунуться из оврага. Бил пулемет,
только не тот, не со стороны горящего хутора, не тот, который обстрелял
меня, а из другого окопа. Мы залегли на краю оврага. Лежа, мы не видели
немецких окопов, потому что поле между возвышенностью, где сидели немцы, и
краем оврага, где лежали мы, поле это было немного выгнуто, так что мы
прятались в мертвом пространстве. Взводный приказал пулеметчикам Васину и
Кошелеву выдвинуть станковый пулемет вперед и открыть огонь. Васин и Кошелев
(теперь я знал их фамилии) выкатили станкач из оврага, поставили чуть
впереди нас, повозились немного, заряжая, выпустили по немцам длинную
очередь и, опустив головы, отползли назад.
- Товарищ старший лейтенант, бьет по щитку! - пожаловался Васин, солдат
с широким монголистым лицом.
- Продолжай огонь!
Васин подполз к пулемету, привстал и снова дал длинную очередь. Рядом с
пулеметом, вскапывая снег и почву, ударили пули, Васин прижался к земле,
снова отполз назад.
- Взвод, ползком вперед! - негромко скомандовал Ковригин.
Мы подползли к самому краю мертвого пространства и теперь, приподняв
головы, могли видеть немецкие окопы: вот они, совсем рядом, я мог даже
разглядеть высунутую из окопа голову в каске. За окопами, чуть поодаль, в
два ряда стояли обрубленные деревья, видно, там проходило шоссе. Взводный
лежал чуть позади нас.
- Баулин, огонь! - скомандовал он.
Баулин поставил пулемет на сошки, прицелился и выпустил длинную
очередь, над бруствером немецкого окопа взметнулась желтая пыль, голова тут
же исчезла, я вытащил из сумки заряженный диск и держал наготове. Справа
снова зататакал станковый пулемет и стрелял из "Дегтярева" Музафаров. Левее,
на увале со стороны горящего хутора, то и дело рвались снаряды.
- Приготовься к атаке! - голос Ковригина был негромок, как будто даже
спокоен, но жестко властен: - Музафаров, давай!
Музафаров поднялся и, держа пулемет как ружье, бросился вперед.
- За Родину, за Сталина! - прокричал он каким-то не своим голосом.
Поднялись и мы с Баулиным, встали и остальные, кто сразу, кто чуть
помешкав, и побежали вперед. Справа поднялись в атаку второй, третий и
четвертый взводы. Бежали и кричали кто во что горазд, кто "ура!", кто
ругался матюками, до окопов немецких было примерно метров сто, около минуты
бега. Но добежать до них, казалось, не в силах человеческих, не в наших