"Вильгельм Генацино. Зонтик на этот день" - читать интересную книгу автора

меня все чаще нападают приступы молчания, которых я сам пугаюсь, потому что
не знаю, насколько дозы молчания, необходимые мне для жизни, находятся в
пределах нормы или это уже перебор, свидетельствующий о начале внутреннего
заболевания, которому нет точного названия, поскольку предложенные варианты
вроде "разложение", "расслоение", "рассыпание" только весьма приблизительно
описывают его суть. Я смотрю на пол и вижу махровые хлопья пыли,
рассредоточившиеся по разным углам мохнатыми комьями. Как незаметно
размножается эта пыль, уму непостижимо! Размохначенность - вот подходящее
слово для обозначения моего нынешнего состояния. Я почти прозрачный, как
мохнатый ком пыли, мягкий внутри, внешне податливый, необыкновенно
прилипчивый и к тому же молчаливый. Недавно мне пришла в голову мысль
разослать всем людям, которых я знаю, вернее, всем, кто знает меня, график
молчания. Этот график будет строго фиксировать промежутки времени, когда я
склонен говорить, а когда нет. Тот, кто не захочет придерживаться этого
графика, будет вообще лишен возможности общаться со мною. На
понедельник-вторник я поставлю (поставил бы) сквозное молчание. По средам и
четвергам я ограничил бы сквозное молчание первой половиной дня, а на вторую
назначил бы переменное молчание, предполагающее возможность перерывов на
короткие беседы и такие же короткие телефонные звонки. Только по пятницам и
субботам я готов (был бы готов) отдаться беспробудным разговорам, но не
раньше одиннадцати утра. По воскресеньям у меня шло бы тотальное молчание.
Честно говоря, этот график молчания я составил давным-давно и чуть было не
разослал его. Я даже уже напечатал адреса на конвертах. Хорошо, что Лиза
никогда не узнает о существовании этого графика. Она бы разревелась от
одного этого слова. Лиза необыкновенно быстро пускалась в слезы и также
быстро прекращала рыдать. Если в этот момент начинал звонить телефон, Лиза в
считанные секунды запихивала слезы подальше и брала трубку. Вот сейчас она
бы честным голосом сказала, что я ушел к зубному врачу. И это действительно
было бы почти правдой, потому что я уже несколько недель вплотную занимаюсь
своими зубами и скоро, слава богу, закончу. Недавно мне позвонила
ассистентка моей зубной врачихи и радостным голосом бодро сообщила: "Ваши
новые зубы готовы!" Я потерял дар речи. Ассистентка повторила: "Ваши новые
зубы пришли!" Даже в кошмарном сне я не мог бы представить себе, что
кто-нибудь когда-нибудь скажет мне такую вот фразочку. Тетка даже не
подозревала о степени своей дремучести. Я промямлил в трубку нечто
невразумительное, из чего зубодерная ассистентка заключила, что в ближайшее
время я, очевидно, появлюсь у них и заберу свои новые зубы. Хотя именно
это-то и не очевидно. Гораздо более вероятно, что я включу ассистентшу в
список адресатов, которым я отправлю свой график молчания. Солнце залило всю
квартиру, демонстрируя мне махровую замшелость моей жизни. Летом я еще более
остро чувствую себя виноватым. В десять вечера светлым-светло, а в пять утра
глядишь - опять светло. Дни неприлично растягиваются и настойчиво
демонстрируют мне, насколько я безучастен к их безмятежному течению. Слава
богу, телефон замолчал. Наверняка это был Хабеданк. Только он знает,
насколько мучительно для меня прислушиваться к трелям заливающегося звонками
телефона. Хотя при этом ничего страшного не было в том, чтобы условиться с
Хабеданком о встрече. Ну, посидели бы часик у него в конторе, поговорили, а
потом он дал бы мне очередную порцию товара на проверку - и привет. Его
интересуют только мои отчеты, получив которые он торопится поскорее перейти
к разговорам о моделях железной дороги пятидесятых-шестидесятых годов, - он